У парадного подъезда - [102]

(…) Привлечь к себе любовь пространства,

Услышать будущего зов.

(«Быть знаменитым некрасиво…»)

(…) Там липы в несколько обхватов

Справляют в сумраке аллей,

Вершины друг за друга спрятав,

Свой двухсотлетний юбилей.

(«Липовая аллея»)

(…) Природа, мир, — тайник вселенной,

Я службу долгую твою,

Объятый дрожью сокровенной,

 В слезах от счастья отстою!

(«Когда разгуляется»)

(…) Прапращуром в дар поколеньям взращенный столетьями хлеб.

(«Хлеб»)

(…) Ты — вечности заложник времени в плену!

(«Ночь»)

(…) Как разве только жизни впору

Все время рваться вверх и вдаль.

(«Дорога»)

И недаром цикл кончается гениальным стихотворением «Единственные дни», где бессмертье изображено не в виде некоего туманного и многообещающего, однако отнюдь не гарантированного идеала, а как состояние, переживаемое просто и естественно, пот домашнему.

И полусонным стрелкам лень

Ворочаться на циферблате,

И дольше века длится день,

И не кончается объятье.

Общеизвестна поэтическая формула Анны Ахматовой из ее стихотворения о Пастернаке: «Он награжден каким-то ценным детством»; формула, не лишенная некоторой этической сомнительности. К моменту создания прощального цикла «вечное детство» для него завершилось и началась сама вечность.

Музыка вместо сумбура (Подростковая лирика: незамеченный пласт современной поэзии)

1

Психологи — да, знают; педагоги — отчасти — тоже; но литературоведы и критики, за совсем уж редким исключением, предпочитают как бы и не ведать о самом факте существования детского литературного творчества. Оживляются они, лишь когда представляется возможность выхватить из моря подростковой лирики один ручеек и пустить по нему свой кораблик. Регулярно раз в 5–6 лет кто-нибудь из писателей берет на себя роль открывателя Америки — и вот уже у всех на слуху строки Володи Иванова, или Маргариты Редькиной, или Оли Лебедушкиной, или самый свежий пример — Ники Турбиной. Конечно, легче сотворить из одного ребенка кумира, «книжечку составить и издать» и тем самым заодно прославить еще раз себя самого, чем разбирать сотни, а то и тысячи подборок в надежде: вдруг промелькнет строка? Но у всякого явления — свои законы, а у этого — законы такие, что платой за нарушение может стать судьба личности. Ибо кто сказал, что стихи не уйдут от юного поэта, как порою уходит голос от повзрослевшего певца? И что тогда? Трагедия? Или стремление писать во что бы то ни стало — не важно о чем и как?

2

Первое отличие подростковой лирики от «взрослого» творчества — по крайней мере, для читателя, в том, что высшая ценность здесь — не судьба поэта, не путь, на Исключения (скажем, опыт С. Маршака и Вл. Глоцера), к сожалению, «погоды» не делают котором неудачи столь же важны, сколь и успехи, но — отдельное стихотворение. Оно может быть единственным достижением юного автора и вовсе не гарантирует последующего «творческого долголетия». Француженка Мину Друэ стала поэтессой; но ни один из ее сборников не получил той известности, какую получило ее гениальное стихотворение «Дерево», написанное в возрасте 8 лет и переведенное на разные языки мира.

Дерево, друг

Как на меня ты похоже,

Музыка нас наполняет.

Звучит под порывами ветра,

И ветер, как сказку,

Листает тебя.

Дерево!

Ты, как и я,

Слушаешь голос молчания,

Что дышит

В глубине твоей кроны зеленой,

В живых и дрожащих ветвях.

Дерево,

Дерево,

Друг мой!

Мы с тобой затерялись

В просторе небес…[125]

Читая переводные стихи, не надо забывать о «руке» переводчика, но у Мину Друэ серьезны не только Метафоры серьезен сам ее пафос, само мироощущение, которое «выдумать» и исказить невозможно. Мироощущение это, мерцающее в глубине стиха, — факт неустранимый, неотменяемый, никоим образом от последующих удач или неудач юного автора, его профессионального выбора и жизненного пути не зависящий.

Точно так же можно допустить, что двенадцатилетняя москвичка Наташа Моргулис поэтом не станет, но разве, это прибавит или убавит что-нибудь в «эстетическом» составе ее стихотворения «Фонтан»?

В парке городском,

Большой фонтан стоял.

Монетки кидали туда.

Там играли малыши.

А он под их радостный смех

О камень разбивал

Прозрачную насквозь

Струю своей души.

И кружились в диковинном танце

Каменные русалки.

Из ушей и из пастей драконов,

Водопады летели вниз…

И резвились беспечно Амуры,

Как будто играя в салки.

И о них разбивались бесшумно

Тучи веселых брызг.

Желтым глазком кося,

Ухмылялись пятаки.

Это плата фонтану

За струи живые его…

Чего стоят сложные, сильные и глубоко философские образы, как разбитая о камень, «прозрачная насквозь» струя души фонтана или горькая сентенция последних строк, где речь идет о плате за живые струи… Эти стихи, прозрачные насквозь, напрочь отвергают миф о «пишущем ребенке», сложившийся в сознании взрослых поэтов, сочиняющих для детей, и год из года воспроизводимый в «детгизовских» и «малышовых» книжках. Вот два примера из совершенно непохожих друг на друга авторов:

Я сочинил вчера стихи.

Прочел сестре,

Она: «Хи-хи!»

Я за рукав поймал отца —

Он не дослушал до конца.

Гляжу — теленок на лугу.

Вот я кому прочесть могу…

Как важно знать,

Кому читать.

Это — В. Викторов. А это — А. Шлыгин:

Я, стих сочиняя,

Макушку чесал.