У нас все хорошо - [13]

Шрифт
Интервал

— Уходи! — кричит она вновь.

Тогда он перемещается к скульптуре ангела-хранителя около огорода и так громко сморкается в носовой платок, что звук разносится по всему саду. Поверх платка он следит за развитием событий.

Альма использует передышку и пытается найти, куда отлетел кран. Он лежит у ее ног. Она хватает его и, когда вставляет обратно в трубу, оказывается под душем в третий раз. Она бросает взгляд на пчел, те кучкой устремились на макушку вишни. Оттуда их еще труднее снять, чем со сливы. Она устраивает пчелам проливной дождь еще разок. Пчелы беспорядочно мечутся вверх и вниз и замирают на мгновение беснующимся роем, прежде чем пуститься наутек через огораживающую участок стену, на соседнюю территорию, к Вессели, где их ожидает тишь да гладь да божья благодать. Задыхаясь от волнения, Альма следует за ними. Стоя на одном из старых стульев с веранды, расставленных вдоль стены специально для таких случаев, она смотрит, как рой на вполне доступной высоте садится на старую айву.

Альма кричит:

— Фриц! Сюзанна!

Она кричит снова, пока Фриц не появляется в окне, никелированная оправа вспыхивает на солнце. Альма объясняет ему, в чем дело. Она притаскивает из подсобки переносной ящик для пчел, торопится выйти на улицу, Фриц ждет ее у калитки. Как обычно в это время суток, он уже слегка подвыпивший и совершает свой непременный ритуал при встрече — целует ручку.

— Если бы ты не хромала, тебя запросто можно было бы принять за Бо Дерек[15].

Альма не знает никакую Бо Дерек. Возможно, какая-то полузнаменитая особа. Но она может себе представить, что это намек на ее мокрые космы и, должно быть, комплимент, хотя и сомнительный, как это, впрочем, и принято у дипломатов.

— Давай, пожалуйста, без лишних церемоний, жизнь и так довольно напряженная штука.

— Не вижу никакой связи. В каком мире ты живешь?

— Я?

— Ты. И ты правильно меня поняла.

Он с удовольствием смотрит ей прямо в глаза.

Лет двадцать назад это заставило бы ее поволноваться, она и сейчас волнуется, но это волнение другого сорта, похожее на то, как смотрят нервозно на часы, особенно когда это операторская работа французских киношников «новой волны», в принципе давно уже не новой, но остающейся такой для Альмы. Она думает: надо бы снова как-нибудь пригласить Фрица с Сюзанной на обед, в последний раз это было уже несколько месяцев назад, и я понятия не имею, в Рихарде ли дело или у меня самой пропало желание, и Кинасты тоже заходят все реже с тех пор, и разговор каждый раз как-то не клеится, и с Груберами то же, в конце концов всем это надоедает, и они правы.

Она входит в калитку, которую придерживает для нее Фриц. Дорожка, выложенная бетонными тротуарными плитками, плитки уложены в три ряда, на стыках трава и мох, потому что так лучше выглядит. Альма направляется к айвовому дереву. Фриц следует за ней. От избыточного веса, табака и алкоголя у него прерывистое дыхание, он с трудом говорит у нее за спиной на ходу, сопит, ему не хватает воздуха, он задыхается:

— Мне нравится, что ты имеешь дело с пчелиной маткой, с царицей, которая справляет свой свадебный полет.

Альма ставит ящик для пчел на газон, польщенная легким флиртом:

— Ты ничего не смыслишь в пчелах.

— Тут твоя правда, — соглашается он, — прошу прощения.

— Это старая матка. Ее свадебный полет состоялся прошлой весной. Запасов в ее семяприемнике хватит еще по меньшей мере на три года.

— Каких запасов?

— Для откладки яиц. Матка оплодотворяется только раз в жизни.

Фриц морщит лоб:

— Зачем же разводить такие скучные и безрадостные виды? Это ведь может и на тебе отразиться.

Альма дает ему подзатыльник, шлепая по берету. Вместо того чтобы поправить берет, Фриц изображает обиженного и, наоборот, надвигает его еще глубже на лоб.

Он — отпрыск побочной ветви одной австрийской актерской фамилии и был воспитан с осознанием своей неординарности, сложности характера, непредсказуемости желаний и непоследовательности действий. Альме он нравится. Правда, с годами он немного увлекся ролью обаятельного сердцееда, знающего, что его время уже ушло. Тем не менее это человек с большим опытом игры в непостоянство. Полная противоположность Рихарду. У того все должно быть стабильно, просчитано, он всю жизнь соблюдал форму и формальность, как его учили тому в родительском доме за обеденным столом: локти прижаты к телу, указательные пальцы лежат на ручках вилки и ножа, а зубцы и острие не следует задирать слишком высоко.

Фриц говорит:

— В качестве компенсации за применение физической силы я получу от тебя полкило меду.

Альма, бормоча что-то про себя, больше не обращает на него никакого внимания. Она изучает образовавшуюся в листьях айвы, на уровне своей головы, живую гроздь, эдакую растерзанную, громко жужжащую массу, не имеющую четких границ, но с четким радиусом внутри, так что это призрачно парящее копошение находится скорее в состоянии покоя, нежели движения. От роя исходит необычно сильный запах солода и плесени, потому что пчелы основательно намокли. Альма зачерпывает большой деревянной ложкой часть этой массы, в том месте, где она особенно густая. Формация растягивается, словно иллюстрируя японскую мудрость, что нападающего врага в форме горы надо встречать, приняв форму моря. Словно каша, перетекают пчелы через край черпака, некоторые сами залетают в ящик, из чего можно предположить, что Альма захватила матку с первой попытки. В прошлом году она никак не могла ее найти, когда метила цариц, а в этом видела лишь раз, но, пока она доставала кисточку, эта бестия уже скрылась. На этот раз Альме повезло больше. Осторожно, чтобы не раздавить пчел, она закрывает крышку ящика. Остатки роя распадаются и готовятся к отлету домой, через стену. Альма благодарит Фрица, который держится на расстоянии, оставаясь любезным зрителем. А по душам они поболтают (по полной программе) на следующей неделе.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Франц, или Почему антилопы бегают стадами

Кристоф Симон (р. 1972) – известный швейцарский джазмен и писатель.«Франц, или Почему антилопы бегают стадами» (Franz oder Warum Antilopen nebeneinander laufen, 2001) – первый роман Симона – сразу же снискал у читателей успех, разошелся тиражом более 10000 экземпляров и был номинирован на премию Ингеборг Бахман. Критики называют Кристофа Симона швейцарским Сэлинджером.«Франц, или Почему антилопы бегают стадами» – это роман о взрослении, о поисках своего места в жизни. Главный герой, Франц Обрист, как будто прячется за свое детство, в свою гимназию-«кубик».