У нас в Крисанте - [85]

— У кого попросить прощения? — еле переводя дух от волнения, спросил Бенони.

— Может, у мамочки!

— У мамочки?.. Что это ты выдумал? Ведь тетя Рафила умерла… А может… он не знал, что она умерла? Конечно, не знал! Он, наверное, приехал, чтобы на ней жениться.

— Почему он раньше на мамочке не женился? — вздохнул Михэлука. — Тогда ему было на нее наплевать, ведь он был барином, а мама — простой прислугой. — Мальчик сжал кулаки и насупился. — Напрасно он приехал. Я его никогда не прощу! Тетка и дядя, если хотят, могут его простить, а я никогда не прощу! Лучше из дому уйду, но его не прощу.

— Я тоже не прощу, — присоединился к брату Бенони. — Послушай, Лука, а ты уверен, что Емилиан сын старого барина?

Из дома донесся грохот выстрела.

— Что это? — в испуге пролепетал Бенони.

Цынку жалобно завыл и заметался на цепи.

— Это у нас стреляют! — вскрикнул Михэлука, и оба выскочили из хлева.

На дворе они на минутку замерли в нерешительности и, зябко поеживаясь, огляделись. Кухонная дверь была приоткрыта, и ветер колыхал белую занавеску, словно кто-то у окна подавал ребятам таинственный знак.

Тут из дому выскочил дядя Гаврила. С непокрытой головой, не закрыв за собой дверь, ринулся он во двор и остановился как вкопанный. Пес еще громче завизжал и стал отчаянно рваться с цепи, но Гаврила словно его и не слышал. Стоял и не сводя глаз смотрел на калитку. Но ни у калитки, ни на дороге никого не было.

Дети бросились к нему.

— Папочка, ты слышал выстрел? — спотыкаясь на бегу, кричал Бенони.

— Что случилось, дядя? — испуганно спросил Михэлука, схватив его за руку.

Но большая жесткая рука дяди не ответила на пожатие маленькой горячей ладошки. Но вот Гаврила повернулся к ребятам и, заикаясь, пробормотал что-то невнятное:

— Вы подоили коров? Ах да… это… это вы здесь? Да… да… конечно, вы… — повторял он, и слезы градом покатились по его лицу.

— Что с тобой, папочка? Что случилось? — захныкал Бенони, в отчаянии цепляясь за отца.

— Мамка помирает! — простонал Гаврила, содрогаясь от рыданий. — И все из-за него… Беги, Михэлука… Беги сейчас же… Запряги лошадь… нет, садись верхом и гони в больницу. Пусть пришлют «скорую помощь».

Но тут дверь широко распахнулась, и раздался глухой повелительный голос:

— Приведи детей домой! Не играй с огнем, Гаврила! Приведи их сейчас же.

Услышав этот страшный голос, ребята оцепенели от ужаса, а Гаврила крепко прижал их к груди. Михэлука почувствовал на голове горячую, дрожащую руку дяди.

Хриплый, злой голос снова прогремел:

— Двигайся побыстрее и делай, что приказано. А не то… мне теперь терять нечего… Стрелять буду!

— Папка, я боюсь! — завопил в ужасе Бенони.

Гаврила сгорбился, как под ударом кнута, и зажал сыну рот.

— Молчи, родной, — шепнул он ласково и взял малыша на руки. — Пойдем, Михэлука! Да ты не бойся, ведь дядя с вами, — успокаивал он ребят и ласково подтолкнул Михэлуку, не сводившего глаз с длинной тени спрятавшегося за дверью человека.

Емилиан Крисанта заковылял в комнату. Он был босиком, а спутанные волосы в беспорядке падали на лицо. Словно почувствовав испуганный взгляд мальчика, он отвел глаза, но тут же его охватила дикая ярость, и бандит проскрежетал сквозь зубы:

— Почему ты не убрал этих сопляков из дому?

Гаврила спустил Бенони на пол, но тот еще жалобнее захныкал и уткнулся лицом в грудь отца:

— Папочка, не надо, папочка, держи меня!

Но отец легко отстранил его и, словно боясь кого-то разбудить, осторожно прикрыл дверь.

Гаврила лихорадочно пытался разобраться в страшном несчастье, поразившем его, и в отчаянии искал какой-нибудь выход. Он по природе был тяжелодум и всякий раз, когда надо было на что-нибудь решиться, долго размышлял и все взвешивал. Его честное и справедливое сердце в конечном счете всегда подсказывало ему верное решение. Но сейчас надо было действовать немедленно, а он, охваченный страшным смятением и отчаянием, совсем не знал, что предпринять.

Сразу после выстрела, когда Гаврила в панике ринулся во двор, перед глазами его маячило лишь алое пятно на груди Олимпии, и он думал только о том, как спасти ей жизнь. Но по-настоящему всю безысходность своего положения Гаврила понял лишь тогда, когда к нему на грудь бросились перепуганные дети. И теперь в ушах все время звенел отчаянный вопль Бенони: «Папка, я боюсь!.. Папочка, мне страшно!» Нет, он должен их защитить, он должен спасти жизнь Михэлуки и Бенони, а для этого надо выиграть время… Выиграть время хотя бы для того, чтобы продумать план действия…

— Золота дома нет! — спокойным голосом обратился он к подстерегавшему их убийце. — Золото спрятано на винограднике. Можешь пойти и забрать его оттуда!

— Ты меня, видно, за идиота принимаешь! — злобно прошипел Емилиан. — Ты думаешь, я десять лет только о том и мечтал, как бы поиграть с тобой в жмурки?… Где мой чемодан с золотом? — проскрежетал он.

— Жена сказала, что золото на винограднике!.. Она его закопала у сторожки под дикой яблоней. А несколько монет она спрятала в коробочку, зашила в тюфяк. Я все деньги тебе отдам, — покорно добавил Гаврила. — Только уходи отсюда.

Но про себя он твердо решил сделать все, что в его силах, чтобы не дать Емилиану уйти. «Он бандит, он зверь! И я не дам ему удрать! — думал Гаврила. — Он сейчас пошлет меня за золотом, а я махну на ферму за помощью. Нет, не на ферму, а прямо в милицию. Я не боюсь, я ни в чем не виноват…»