У нас в Крисанте - [71]

С большой любовью

Михэлука Бреб,

ученик V класса.

Только ты, дядюшка Томека, ничего не говори тетке о моем письме, да и дяде не говори ни слова. Он-то совсем не виноват, ты сам знаешь, какой он добрый и хороший. А теперь, когда у него такие горести, он просто тает как свечка…»

Тетка как огня боялась попасться на глаза матери Титины. А товарищ Гига уже несколько раз вызывала ее на ферму. Посылала к Олимпии то дядю, то Бенони, как-то раз поручила даже Титине ее разыскать. Но тетка заперлась в доме, задернула занавески и ни за что не соглашалась выйти. Ей, наверное, было очень совестно и хотелось как-то загладить свою вину. Когда Михэлуке потребовалась смена белья, она ему послала через дядю не только чисто выстиранное, тщательно заштопанное и отглаженное белье, но добавила еще и новую голубую рубашку с блестящими пуговками и нагрудными кармашками. Неделю спустя Бенони принес Михэлуке коричневую куртку, перешитую из старой теткиной жакетки.

— Мамка приказала, чтобы ты прислал ей старую куртку, она удлинит рукава, а пока поноси эту.

Михэлука не знал, что и думать. Куртка была хорошая и теплая, но он надел ее без всякой радости; все никак не мог простить тетке обиду.

Мать Титины с улыбкой рассматривала и тщательно выутюженное белье, и голубую рубаху, и новую коричневую куртку, но решение свое не изменила:

— Может быть, она и сожалеет о том, что сделала, но я не разрешу Михэлуке вернуться домой, пока его тетя сама не придет за ним.

Труднее всего приходилось Бенони. Мать, правда, ему разрешала бегать на ферму, готовить там уроки, играть вместе с Михэлукой и Титиной, но вечером все же надо было возвращаться домой, а это было очень грустно.

Не проходило и дня, чтобы он не приставал к матери:

— Мамочка, пойдешь сегодня за Михэлукой? Ведь товарищ Гига просила тебя прийти.

Но мать всегда отвечала одно и то же:

— А зачем она вмешивается? Ей-то что за дело? У него что, ног нет, сам не может прийти?

И вот как-то раз, когда дядя Гаврила снова попытался уговорить ее пойти на ферму за мальчиком, она страшно вспылила и обрушилась на Михэлуку:

— Подумаешь, большое дело, если я ему и влепила пару оплеух! В семье всякое бывает. А кто его обмывал и одевал, кто за ним ухаживал? А он как мне за это отплатил? Пошел и всем на меня нажаловался! Чужие ему ближе, чем родные… Ну и пусть живет у чужих…

Но на этот раз дядя Гаврила не сдался. Он спокойно ее выслушал и твердо заявил:

— Ты, Олимпия, моего терпения больше не испытывай, а то, боюсь, ему уже конец приходит… Ну что тебе Михэлука сделал плохого?

— Как — что он мне сделал плохого? — расплакалась тетка.

— Пойди, мамочка, пойди и приведи его обратно. Даже товарищ Илдика знает, что ты его выгнала из дому. Мне стыдно ей в глаза смотреть.

— Ах, вот как, значит, и Илдика знает! — еще пуще разрыдалась тетка. — Ну и пусть знает. А я пойду и спрошу ее: это у вас в школе учат пионеров толкать старших и нахально им перечить?..

— Ты ведь сама его избила. Избила ни за что ни про что, — перебил ее дядя Гаврила. — Сама себя на посмешище выставила. А знаешь, что решила товарищ Гига? Она сказала, что выправит ему документы, отдаст в школу-интернат для металлургов и государство позаботится о мальчике. Выходит, я не в силах содержать своего племянника? Стыд и срам! Государство одолжило мне деньги, чтобы я себе дом построил, выплачивает мне заработную плату, а я не в силах довести до дела своих детей? Напрасно ты плачешь и причитаешь. Ступай лучше и приведи домой Михэлуку! — закончил он твердо.

В тот день Бенони не пришел, как обычно, после обеда готовить уроки вместе с ребятами, и Михэлука печально подумал, что, наверное, тетка ему запретила ходить на ферму.

Но Бенони остался дома, чтобы выяснить намерения матери. Отец ушел, и из второй комнаты все время доносился громкий плач. Ясно, что она колеблется, не знает, как быть, и на ферму идти боится.

Мальчику стало жалко мать, и, пытаясь ее утешить, он подошел и спросил шепотом:

— Приготовить тебе чаю, мама?

— Гроб лучше мне приготовьте!.. — вздохнула она. — Вот и избавитесь от меня.

— Не надо тебе умирать, мамочка! С кем же мы останемся?

— Ладно, принеси мне из шкафа платье и шаль, — наконец вздохнула она, вытирая слезы.

Бенони, ошалев от радости, метнулся к шкафу. «Значит, идет на ферму, чтобы привести Михэлуку!..» — подумал он.

Если бы Олимпия знала, что наткнется там на Томеку, она бы ни за что не пошла. Но вот она открыла дверь в комнату начальницы, а там уже все сидели вокруг стола, словно ее только и ждали, чтобы открыть судебное заседание.

— Добрый вечер, — упавшим голосом поздоровалась Олимпия, не выпуская дверной ручки и словно собираясь тут же повернуть обратно.

— Пожалуйста, пожалуйста! — пригласила мать Титины и пододвинула ей стул.

Увидев, что мать не двигается с места, Бенони для ободрения крепко сжал ей руку.

Наконец Олимпия молча села. Михэлука боялся поднять на тетку глаза, а сердце его так колотилось, словно вот-вот выскочит из груди. «Что теперь будет?» — волновался он. Ничего хорошего не могло быть, так как Томека примчался из Зэворыты с твердой решимостью забрать мальчика и уже успел поругаться с дядей.