У - [41]

Бернард, дежурный у входа в Клуб путешественников, вызывает свою начальницу, которая выражает крайне скептическое мнение относительно нашего проекта. Тихий океан никогда не был покрыт льдом, не моргнув глазом, безапелляционно заявляет она. «Это ты так думаешь», — говорю я. А я думаю иначе. Дама-начальница отправляется к своему начальнику. Начальство на начальстве, один над другим — бесконечная цепочка. Возвращается дама с небольшой депутацией и объявляет, что они должны обсудить наш вопрос, так что наведайтесь, мол, завтра. Назавтра мы снова тут как тут, и начальственная дама говорит нам: «О'кей! Можете снять свою фотографию. Но это будет стоить вам сто долларов». Но сперва мы должны заполнить кучу формуляров, Клуб намерен обезопасить себя на тот случай, если мы — вообразите себе такое! — не дай бог, вздумаем воспользоваться его добрым именем и общественным весом в неблаговидных целях. Мне даже выписывают квитанцию. И затем один из секретарей фотографирует нас с Мартином перед глобусом, позади глобуса и сбоку от глобуса. Это тот же самый глобус, что и на фотографии Хейердала, но с тех пор его переставили в другое, гораздо менее интересное помещение. Ни бегемота на стене, ни бивней, никакого тебе вождя клана Фергюса, ни даже, на худой конец, фотографии негра со вздыбленными волосами. Комната темная и унылая. Я спрашиваю себя: почему так. Может быть, с тех пор, как все на земле уже открыли, такие клубы отыграли свою роль? От былого великолепия не осталось следа. Теперь здесь царят тишина и запустение. В гостиной не видно отдыхающих в креслах путешественников, покуривающих сигары и попивающих джин-тоник и между делом заключающих друг с другом пари, кто скорее совершит кругосветное путешествие, или строящих планы новой экспедиции, основанные на секретных картах или легендах, тайну которых им кто-то открыл перед смертью. Все, что можно было открыть, уже открыто. Для Клуба путешественников настали плохие времена. Тут тоже свое падение конъюнктуры. Ничего удивительного, что они берут сто долларов за пользование своим глобусом. Секретарь все щелкает и щелкает моим маленьким «Инстаматиком», а начальство, заглядывая в дверь, прохаживается на наш счет, потому что для него мы выглядим слишком непрофессионально. Да и одеты мы не в строгие костюмы. После съемок с нами провели короткую экскурсию по залам. Внушительные старинные помещения, полные раритетов со всего света и портретов всех путешественников, которые ныне или в прошлом были связаны с клубом. На стенах осталось место для новых портретов, и я бросаю замечание в том смысле, что кое-кому, может быть, придется еще произвести переоценку своих взглядов относительно распространения льдов в районе Тихого океана. Я высказываю это очень тонко, с почти незаметным ехидством.

Затем мы с Мартином ради праздника расщедрились на экскурсию на статую Свободы и сфотографировались там. Свобода — хорошая вещь! Она заслуживает памятника. На свете тьма несвободных людей. Так что нам чертовски повезло. На катере, конечно, полно японцев, которые кормят чаек. Ох уж эти японцы! Не одно, так другое.

На обратном пути в гостиницу мы увидели книжный магазин, на котором висела афиша, что прямо сейчас там выступит с докладом на тему «The rediscovery of adulthood»[18] некто по фамилии не то Флай, не то Блай. Для меня вопрос о взрослости представляет некоторый интерес, а поскольку делать нам все равно нечего, мы с Мартином зашли и сели. Флаю или Блаю лет уже за семьдесят, волосы его уже побелели, и он говорит о том, что в западном мире люди в наше время не желают больше взрослеть. Мы все сплошь подростки, говорит он. Взрослые люди деградируют, превращаясь в подростков, а молодежь, видя это, тоже теряет охоту взрослеть. Прежде цель состояла в том, чтобы стать хорошим человеком, в наши дни люди мечтают стать знаменитыми в раннем возрасте. На Вудстокском фестивале 1968 года собралась веселая компания, говорит он. Чувство общности было тогда очень сильно, все переживалось сообща, и люди во что-то верили. Сейчас многие молодые люди утратили веру в себя, они стали мрачными, интровертными, равнодушными, ими овладели деконструктивистские настроения. Почему так?

Общество в наши дни переживает сложности, говорит он. Экономические проблемы, многообразие семейной структуры. В ряде областей царит застой. Но ведь и в Индии тоже трудно найти работу, однако там незаметно, чтобы индийцы не могли распроститься с юностью. И тут лектор заводит разговор о том участке мозга, который называется неокортекс. Этот участок отвечает за нашу деятельность, связанную с исследованием окружающей среды. Благодаря ему мы способны выживать. По крайней мере, так было раньше. В наше время можно выжить без углубленного изучения окружающей среды, но стать взрослым человеком нельзя, считает Флай. Или Блай. Мне это показалось интересным. Оказывается, когда в детстве ты сотни часов проводишь за беготней, бросанием камушков и так далее, все это делается по воле неокортекса. Докладчик цитирует Вордсворта, тот считал, что развитие мужчин и женщин идет не от детства к взрослости, а от детства через природу к взрослому состоянию. И если в твоей жизни не будет какого-то времени, посвященного единению с природой, ты на всю жизнь так и останешься ребенком. Так считал Вордсворт. Флай-Блай говорит, что он разговаривал с учителями начальной школы, они рассказывали, что детишек приходится насильно выгонять на воздух, чтобы они побегали. Дети теперь не хотят выходить из дома. Не знают, чем заняться на улице.