У Дона Великого - [83]
Он привлек к себе Алену и слегка потрепал ее за подбородок.
— Ну, Лексей, Прощевай! Останешься жив — поминай непутевого монаха Александра Пересвета. Будешь добром поминать али как? — склонил он голову набок.
Алена торопливо закивала и трепетно припала к его плечу, слезы бусинками покатились по ее щекам. В этом огромном скопище людей он был единственным, к кому она привязалась всем сердцем, как к родному отцу. Пересвет принялся ее утешать:
— Ну, ну, сие уж совсем негоже. Такой добрый молодец и плакать.
Из толпы ратников выскочил вдруг Юрка-сапожник и стал рядом с Пересветом.
— А я тоже иду!
— Как, и ты в Передовой идешь? — удивленно спросила Алена.
— Иду! Воевода выбрал. Да и как без меня Передовой может устоять? Ни в жисть!
Алена искоса взглянула на Юрку. В шлеме, ладно пригнанной кольчуге, с мечом на поясе он и впрямь выглядел богатырем. В ее голове скользнула мысль: «Балабон, а, видать, храбрец». А Юрка бахвалился дальше:
— Да весь полк может мечей не вынимать, мы вот с ним одни с Мамайкой справимся. Правда, монах?
— И когда ты, Юрий, перестанешь вот эдак хвастать? — с осуждающей усмешкой произнес Пересвет.
Юрка тут же нашелся:
— Сегодня начал, через неделю кончу.
Он хотел еще что-то сказать, но Ослябя сгреб его в охапку и начал обнимать, горячо приговаривая:
— Храни тебя господь, раба божьего, пустомелю!
Юрка освободился от объятий Осляби, спросил:
— Может, и ты, Аленя, обнимешь меня?
Алена лукаво, с ехидцей зыркнула на него.
— А ты девок ругать не будешь?
— Дались тебе девки! Да я их всех люблю, пропади они пропадом!
Алена быстро обняла Юрку, крепко и горячо поцеловала его, чувствуя, как тревожно вдруг кольнула ее близость мужской плоти. Она тут же отскочила от него и отвернулась. Ее испугала вспыхнувшая в ней жажда мужской ласки. Юрка удивленно посмотрел на нее. Ему почудилось, что на него пахнуло необычным теплом, по-женски ласковым и нежным. Но он ничего не сказал.
Вскоре Пересвет, Юрка и другие отобранные ратники ушли вперед. Алена смотрела им вслед, и ей казалось, что плотная завеса тумана поглотила их навсегда.
Завершив отбор ратников, воевода Бренк велел московской дружине построиться вокруг стяга. Ослябя и Алена заняли в ней свои места.
А великий князь в это время объезжал полки и в коротких горячих речах, вспоминая прежние прославленные битвы, призывал всех воинов сражаться до последнего вздоха.
— Помните, други, за себя бьетесь, за жен своих и детей, за волю земли родной!
Потрясая оружием, ратники отвечали ему громкими одобрительными приветствиями.
Брызнули, прорезая туман, первые лучистые иглы солнца и засверкали огненными искрами на шлемах, калантарях и оружии русских ратников, застывших строгими необозримыми рядами в нетерпеливом ожидании. Над ними поднимались темно-алые полковые стяги, а над Большим полком реял распущенный прямоугольный великокняжеский стяг с изображением Христа. Туман клубами уходил вверх, словно освобождая людям поле для смертного боя.
Подъехав к Большому полку, Дмитрий Иванович спешился и подошел к Бренку.
— Ну, Андреич, как уговорились, обряжайся в мою одежду.
— Княже, может, я пойду в Передовой, а ты тут, при стяге, останешься?
— Нет уж, воевода, будем делать, как решили, — твердо сказал князь, передавая Бренку свой ярко-красный плащ и боевой знак великокняжеской власти в виде небольшого темно-красного флага из шелка. Отдал и своего известного всем воинам серого в яблоках жеребца. — Сам знаешь, когда ратники видят князя при стяге, у них дух боевой крепче. Вот и ратоборствуй тут заместо меня. Помни, Большой полк — хребет всему войску. Оберегай его, сколь возможно…
— Болит душа моя за тебя, княже, — печально сказал Бренк. — Ить Передовой полк почти гибель верная.
— На то он и Передовой! — ответил князь и, стремясь, как видно, скорее закончить тягостное прощание, добавил: — Дай я тебя обниму, Михайло Андреевич…
Плотно сжатые губы его дрогнули, он отвернулся, подошел к буланому коню Бренка, взялся за луку и негромко, глядя в землю, сказал:
— Победим — опять свидимся.
Дмитрий Иванович вскочил на лошадь и в доспехах простого воина ускакал в Передовой полк. Князь остановился в середине первого ряда, и все увидели, как высоко поднял он обнаженный меч.
…Засадному полку, затаившемуся в Зеленой дубраве, нужны были уши и глаза. По приказанию Боброка Ерема и еще несколько ратников взобрались на самые высокие деревья и скрылись в густой листве. Оттуда им были видны и златоверхий шатер Мамая, и ордынские тумены, стоявшие позади Красного холма, и две темные плотные стены враждебных войск.
— Сидеть там тихо! — говорил им Боброк. — Ежели кто будет шерошиться, стрелой сражу на месте. Глядите зорко. Чего увидите, молвите негромко, но внятно.
Обессилевший туман уже вился над головой прозрачной синеватой дымкой. На капельках росы заиграли веселые лучи ослепительного сентябрьского солнца, застрекотали отогревшиеся кузнечики, засвистали в траве суслики. И вдруг сразу смолкли. Две силы, два мощных грозных вала медленно двинулись навстречу друг другу…
— Пошли! — приглушенно сообщил вниз Ерема.
Воевода Боброк и князь Владимир Андреевич, раздвинув кусты, устремили взоры вперед. Началось!
