У Дона Великого - [82]

Мамай даже несколько приостановился в своих размышлениях, предвкушая быструю победу и как бы уже утоляя злобную жажду крови.

«Так-то, князь московский. Прилетел ты сюда, в степи, тут и сгниют твои кости… Смел твой поход на Дон, но дерзостен и безрассуден, и ты заплатишь за него своей жизнью!»

Хан проследил за косматым туманом, поднявшимся из ближайшей лощины, с гримасой подумал о союзниках: «Какой теперь в них прок! И без них управлюсь» — и повернулся к свите и темникам. Положив левую руку на саблю и слегка сдвинув назад островерхий, с золотыми галунами войлочный малахай, он властно сказал:

— Ныне мы повторим славные подвиги ослепительного. Как вести бой, мне не надо напоминать вам, мои славные, бесстрашные батыры. Тень великого воителя вселенной всегда с вами, а он никогда не разлучался с победой! Передайте вашим воинам: трусы умирают много раз, храбрые же лишь однажды, но зато слава их живет вечно. Идите, и пусть могущественный бог войны Сульдэ сопутствует вам повсюду! Ни один враг не должен остаться живым!

Мамай был доволен собой. Уверенные, проникнутые решимостью и твердостью слова всегда прибавляют сил воинам. Темники склонили головы и приложили левые руки к груди. Но вдруг один из них сделал шаг вперед и еще ниже склонил голову.

— Слова твои, неустрашимый, на глазах и головах наших, но с нами нет сил союзников.

Хан дернулся, словно от удара ножом.

— Ну?! — крикнул он.

Темник развел руками, замялся.

— Я подумал, о великий, ежели русы сами вышли на нас, знать, сила у них большая…

— Ну?! — уже срываясь, заорал Мамай.

Темник совсем растерялся, глянул на стоявших позади и склонился еще ниже.

— Может… Может, подождать Ягайло с Олегом…

— Подождать?! — рявкнул хан и выпучил глаза. Он сделал шаг к темнику и взмахнул плетью. Тот в страхе попятился.

Мамай кипел, как смола в котле. Он не любил, когда подчиненные угадывали его тайные беспокойные мысли. Да, благоразумнее было бы собрать все союзные силы перед решительной схваткой. Но как можно ждать, ежели враг дерзко перерезал дорогу всегда победоносному золотоордынскому войску? Какие мысли появятся у воинов, которым он обещал скорую победу и богатую добычу? Как они воспримут то, что сам властелин воды и суши на виду у врага топчется на месте, ожидая каких-то жалких союзников? Заронить в головы лихих воинов сомнение в победе крайне опасно, это может обернуться поражением.

— Подождать? — наступал на перепуганного темника Мамай. — Ждать, когда враг посмел закрыть нам путь? Стоять на поле боя, пока у моих батыров ослабнет жажда крови? Победа — птица! Будешь ждать, она улетит к врагу!

Хан передохнул от переполнявшей его ярости и, указывая на помертвевшего темника плетью, распорядился:

— Хазмат! Убери эту дохлую собаку в обоз. В тумен пошли другого батыра.

Он резко крутнулся и пошел к шатру. Тургауды поспешно отдернули полог, но Мамай остановился у входа.

— Челибей!

Тот подскочил к хану и, склонившись, замер. Мамай сам дал ему титул Темир-мурзы, но продолжал называть по-прежнему.

— Ты начнешь битву поединком. Вожский свой позор ты вернешь русам на конце своего копья!

Челибей молча приложил левую руку к груди. Хан был уверен: его любимец победит в поединке, и это послужит для воинов воодушевляющим примером.

Усаживаясь в шатре на ковер по-восточному, Мамай наткнулся на книгу с поэмой золотоордынского поэта Кутьбы «Хосров и Ширин». В походах хан любил, когда ему читали стихи из этой поэмы. Но сейчас он сердито отбросил книгу. Не взглянул и на золотисто-оранжевую дыню «гуляби», присланную ему в подарок из-под Самарканда. Ему было не по себе. Он сел на ковер и уперся взглядом в одну точку. В предстоящей битве все как будто было учтено: темникам и мурзам даны точные указания, намечены способы ведения боя. И все же его что-то тревожило.

Вспомнил о своих сокровищах, которых было накоплено немало. Но часть их была надежно спрятана в тайнике в столице, а другая, большая, находилась в Крымском улусе у верных друзей, которых он приобрел, когда был там правителем.

Стало быть, и с богатством все обстояло благополучно. Почему же его не покидало какое-то смутное, тягостное предчувствие беды? Он так и не смог уяснить причину своего беспокойства.

Ратники Большого полка поднялись рано, едва только сквозь густой туман забрезжил свет. Они сытно позавтракали и сразу же начали обряжаться в военные доспехи. Затем дружины и ополчения со своими значками стали занимать боевые места справа и слева от великокняжеского стяга. Выполняя указание великого князя, воевода Бренк отбирал наиболее рослых и крепких воинов для пополнения Передового полка. Отобрал он и Пересвета. Ослябя и Алена тотчас же начали просить взять их тоже, но Бренк отрезал:

— Вам быть тут, в московской дружине. Великокняжеский стяг кто охранять станет? Вам почет князем оказан, а вы все свое торочите!..

Пришлось подчиниться.

Обнимая крепко Пересвета, Ослябя хлопал его по спине и даже всхлипнул немного.

— Зрю, брате, раны тяжкие на теле твоем. Падет глава твоя на сырую землю…

— Да не причитай ты, брат Ослябя, — отбивался от него Пересвет. — Ить я пока не покойник.