У Дона Великого - [76]
— Так уж и навечно? — усомнился Владимир Андреевич.
— А как же? Вот были на Руси князья — Мономах, Невский, дед наш Калита, — мы же их чтим, учимся у них. Они незримо меж нас обитают. Так, может, и мы с тобой закрепимся в памяти потомков наших…
Дмитрий Иванович отбросил былинку прочь и прибавил уже с усмешкой:
— Правда, ежели деяния наши будут приметны, мужественны, для Руси полезны. А ежели нет, то потеряемся мы в днях минувших, как игла в стогу. Тогда уж точно — сгинем мы навечно, даже забудут, как и звать-то нас. Так-то, брате!
— А ежели приметность в деяниях наших потребна, — оживился Владимир Андреевич, — так, может, затею князя Дмитрия Ольгердовича ухватить? Ить чего ему в голову взбрело! Ежели, мол, одолеем мы ныне Мамая, а ратных сил у нас останется довольно, то не махнуть ли нам отсюда через степи на Волгу да Сарай их огню предать, как они города наши палят?
Дмитрий Иванович с интересом повернулся всем телом к Владимиру Андреевичу.
— Вот как!.. Ну и чего, по его разумению, мы в Сарае делать станем?
— Как чего? Разорим дотла ордынскую столицу, вот они и перестанут в наши земли соваться. А чего? Вещий Олег так-то мстил хазарам…
— Стало быть, станем, как ордынцы, разбойничать, мирных людей жечь? — Дмитрий Иванович вновь лег на бок, опершись на локоть, усмехнулся. — Ветра много в голове у твоего Дмитрия Ольгердовича. Хоть бы с Мамаем-то управиться… О Сарае рано пока думать, силенок маловато. А степняков и за Волгой, и далее тьма-тьмущая… Нет, брате, сие нам пока не по плечу. Да и куда там на Сарай трогаться, коль Ягайло с Олегом у нас на затылке повисли…
Дмитрий Иванович поднялся, встал и Владимир Андреевич. Вновь обретая деловую рассудительность, великий князь проговорил с укоризной:
— Поедем. Хлопот у нас полон рот, а мы тут прохлаждаемся. — Он положил руку на плечо брата, сказал с чувством: — Пока мы тут одни, давай, брате мой любезный, я обниму тебя. А то мы с тобой все на людях да на людях. При ратниках князьям негоже нежности разводить.
Когда они сели на коней, великий князь натянул повод, подъехал поближе и произнес внушительно и серьезно:
— Поезжай в Засадный. Строго проследи там, как да чего. В дубраве надобно затаиться намертво, и носа не высовывать оттуда. Ежели Мамай учует сию засаду — все пропало. Птицы и те не должны шарахаться над дубравой. Засадный может всю битву решить… Ну, а в кой час Засадному выступить надо и в сраженье броситься — Боброка слушайся. Он вдвое опытней нас с тобой… Поезжай и все там своими глазами обшарь. Мы с тобой вместе ныне в большом ответе перед нашими воинами. Упустим чего, проморгаем, Мамай спуску не даст… И ратники наши полягут тут костьми, да и нам голов не сносить… Поехали!
Великий князь пришпорил коня и рванул его в галоп. Следом за ним поскакал и Владимир Андреевич.
Они помчались к переправам.
Переход войск через Дон шел уже полным ходом. Всадники переправлялись бродами, а пешие дружины и ополченцы были придвинуты к мостам, наведенным несколько выше по течению, и ждали своей очереди.
Пересвет и Ослябя спозаранку, когда Алена еще сладко посапывала под повозкой, куда-то ушли вместе с другими ратниками. Вскоре Алена проснулась, но не вставала — так было по-домашнему уютно под теплым зипуном.
Неожиданно у повозки появился Юрка-сапожник. Он был среди можайских ополченцев, которые, подойдя к реке, расположились где-то рядом. Юрка, еще накануне привязавшийся к монахам, решил их навестить. Увидев Алену, он обрадовался и сразу же уселся, прислонившись спиной к колесу повозки. Алене этот злословец не понравился еще вчера, и она не очень-то приветливо его встретила.
— Аленя, а куда уползли твои божьи старцы? — игриво спросил Юрка, не стесняясь, как всегда, в выражениях.
Алена нахмурилась: почему он и вчера, и сегодня называет ее Аленя? Уж не пронюхал ли чего? Потом, правда, она убедилась, что Юрка имеет в виду не женское, а мужское имя. А он, не ожидая от нее ответа, расчесывал пятерней свои черные, с завитушками лохмы и продолжал тараторить:
— Слышь, Аленя, какая смехота у нас приключилась. Умора!
Юрка залился веселым смехом, сквозь который едва проскальзывали отдельные слова:
— Девок… того… поймали… К нашим можайцам в Коломне, мокрохвостые, приблудились!..
Алена приподнялась на локте, насторожилась.
— Ну чего регочешь-то как угорелый! Кого поймали?
— Да молодух аль девок, хрен их угадаешь!.. Штаны на свои гузна натянули, мечи подвесили… От пройды!
— И чего с ними сделали? — уже совсем встревожилась Алена.
— А ничего! — беспечно махнул рукой Юрка. — На Коломну-то их не погонишь, далековато. Рядили-рядили воеводы да на кашеварню их и спровадили. Пущай капусту мечами секут… От проныры-гулены!
У Алены немного отлегло, а Юрка продолжал разглагольствовать:
— Ну до чего я их не перевариваю!.. Каиново отродье!
Юрка пересел поближе к Алене, доверительно признался:
— Я их, девок-то, сызмальства не люблю. Препоганые твари! Так носы и задирают перед парнями. Фу-ты ну-ты, ножки гнуты! Чинь-бринь, мы красавицы, мы хорошие-пригожие! У, гадюки!
— Ты чего такой злющий? Либо досадила какая?
— Кому? Мне? Хе! Да я их ногой отшвыриваю! Как завлеку какую, так и кидаю. Она плачет, а я все едино кидаю… Кучами виснут!
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.