У Дона Великого - [6]

Челибей смерил Ахмата злобным взглядом и проехал мимо, подгоняя плетью Аленину корову.

Увидев в деревне дым, со всех концов поля побежали крестьяне, кое-кто с цепами, которыми молотили рожь. Когда же они заметили ордынцев, то начали вооружаться чем попало. Иные заскакивали в свои разграбленные дворы, хватали луки и стрелы и мчались на окраину деревни, вдогонку за врагами.

Алена нагнала обоз и сразу же повисла на поводе своей коровы, привязанной к последней повозке.

— Отдай корову, дьявол косоглазый! — смело крикнула она, пытаясь отвязать свою буренку.

Челибей с размаху ударил ее плетью, но Алена, согнувшись от боли, не выпустила повод. Повозка остановилась. С нее спрыгнул совсем молоденький ордынец и, схватив Алену в охапку, попытался связать ее ремнем. Ведь это была хорошая, дорогая добыча. Но Алена, изловчившись, так крепко ударила его обеими руками в грудь, что он попятился и головой ударился о задок повозки. Взбешенный Челибей с саблей в руке повернул коня и ринулся к Алене. Ахмат тоже рванул лошадь и метнулся к нему.

— Не тронь!

Алена отскочила в сторону. Челибей прокричал хлесткое ругательство и поднял саблю над ее головой. Глаза Ахмата сверкнули, и его сабля тоже взвилась вверх.

— Не тронь, говорю тебе! Подлая гиена, мало тебе крови!

Челибей остановился, хищно прищурив глаза.

— Собака! — хрипло проговорил он и круто повернул лошадь, будто собираясь отъехать. Но в тот же миг коротким взмахом рубанул Ахмата по голове. Сабля рассекла малахай Ахмата, срезала часть уха, глубоко впилась в плечо. Ахмат упал на холку коня и, цепляясь за гриву, свалился на землю. Даже не взглянув на Ахмата, Челибей крикнул возчику: — Айда вперед! Торопись!

Он увидел, что со стороны к дороге приближается большая толпа крестьян во главе с высоким стариком, который, размахивая култышкой левой руки, в правой держал высоко поднятый цеп.

— Батяня! — бросилась к нему Алена. Она тоже схватила лежавшую на дороге палку, и глаза ее засверкали злым блеском. У них с отцом были свои особые счеты с ордынцами.

По знаку Челибея его всадники мигом окружили повозки и, выхватив сабли, приняли боевой порядок.

У края леса появились в это время на лошадях боярин Вельяминов и Ерема. Увидев ордынцев, Ерема быстро подобрал поводья и схватился за саблю.

— Нишкни! — остановил его боярин.

— Так наших посекут!

— Нишкни, говорю, — и боярин взял повод лошади Еремы. — Куда рвешься, дурья голова! Изрубят, и костей не сыщешь. Вишь, сколько их!

Вельяминов был доволен, что ордынцы не успели разграбить его усадьбу, расположенную совсем рядом, за небольшим леском. Ерема же, глядя на пылавшие избы, все более тревожно хмурился: ведь это была деревня Алены. Вдруг ее ордынцы тоже увезли с собой?

А толпа крестьян уже почти совсем приблизилась к повозкам. Размахивая цепом, отец Алены громко крикнул:

— Бросай добро, проклятые!

Ордынцы выпустили залп стрел, и двое крестьян, охнув, упали на землю, но остальные продолжали бесстрашно наступать. Ерема не вытерпел: с силой вырвав повод из рук Вельяминова, он вздыбил коня и помчался к повозкам. Внезапно из-за пригорка выскочила сотня московских конных ратников, тотчас же устремившихся на ордынцев. За ними выехал на бугор и остановился в окружении соратников и сам великий князь Дмитрий Иванович. Объезжая после Вожи свои южные владения, он случайно наткнулся на грабителей. Ордынцы в мгновение круто повернули лошадей, бросили повозки и пустились наутек. Вскоре и они, и преследовавшие их московские воины скрылись за лесом.

Крестьяне скопом бросились к повозкам. Развязывали плененных юношей и девушек, обнимали и целовали их. У всех были слезы радости на лицах. Иные освобождали от привязи своих коров, лошадей и тоже обнимали их, словно родных. Повозки повернули, и, положив на них раненых, крестьяне направились к деревне. Часть их бросилась к горящим избам и начала гасить огонь.

Ужас пережитого постепенно сменялся оживленным успокоением и несколько повышенной веселостью. Один молодой крестьянин с серьезным видом, но с ехидцей в голосе, вызвавшей смех окружающих, допрашивал отца Алены:

— Дядя Аким, а ежели б ты махнул своим цепом, то враз бы побил всех супостатов али одного оставил бы на развод?

Ерема сразу узнал по цветастому платку Алену, и у него отлегло от сердца. Она в это время возилась около своего спасителя Ахмата, перевязывая ему голову белой чистой тряпкой. Он был живой, но без сознания. Ерема взялся ей помогать. Подошел и друг детства Еремы русоголовый Гридя Хрулец. На запястьях у него остались синеватые следы от аркана: враги схватили его сонного прямо на сеновале и крепко прикрутили к повозке. Он до сих пор не мог опомниться от грозившей ему неволи. Вместе они начали хлопотать около раненого Ахмата, слушая сбивчивый рассказ Алены о том, как «сей басурманин» кинулся на ее защиту.

Дмитрий Иванович со своей свитой подъехал к крестьянам и поздоровался.

— Здравствуй, батюшка наш, княже, — вразнобой отвечали крестьяне с низкими поклонами.

Отец Алены выдвинулся вперед и еще раз поклонился, коснувшись земли тыльной стороной руки.

— Спасибо тебе, великий князь наш. Кабы не ты, пропасть бы нам и добру нашему… Спасибо!