У Дона Великого - [30]

— То-то! — обратился Перфильев к сыну. — Гляди у меня!.. А теперя брысь отсель!

Григорий обрадованно бросился к двери, а князь положил руку на плечо боярина.

— А может, остался бы, Гордей Гаврилыч? На трапезу ко мне пожаловал бы.

— Благодарствую, княже, благодарствую, да вот недосуг. Ей-ей, недосуг. В вотчинной усадьбе-то боярыня одна осталась. А бабе-то куда управиться? Ведь холопы-то дворовые, окаянные упыри, о хозяйстве-то не радеют. Без кнута боярского и проку от них никакого…

Князь испытующе взглянул на боярина, чмокнул губами.

— Слыхал я, боярин, уж больно ты крут с дворовыми холопами, да и со смердами тож… Будто лютуешь безмерно…

— Какая там лютость, княже, помилуй бог! В узде держу людишек-то, вот и вся недолга… — с недоумением проговорил Перфильев.

— То правильно! — согласился князь. — Податной черный люд надобно крепко в повиновении держать. И сечь кнутом приходится, не без того. Да ведь не безмерно же… Ить ежели корову не кормить, а сечь по все дни, она и молока не станет давать. А, боярин? Хороший хозяин бережет корову!

— Корова, княже, скотина безответная! — усмехнулся, мотнув головой, Перфильев. — А сии тати огрызаются. Палец дашь — руку оторвут. Тут, княже, дело иное!

— А ты утихомирился бы малость. Гляди, и они б послушнее стали.

— Как же! — вскинулся Перфильев. — Им токмо попусти, враз ножом пырнут… Вот ты, княже, ратовал там в гриднице: мол, холопов воинами обрядить надо. Не одобряю я сей твоей затеи. Хошь сердись на меня, на старого, хошь нет. Ну какие из черных людишек воины? Душегубы они все! Им и доспехи-то да мечи давать боязно. Как начнут кромсать нашего брата…

— Не страшись шибко, боярин, — засмеялся князь. — Обойдется! Ныне черный люд больше супротив басурман злобится. То нам и выгода. Ведь они, боярин, тож все русские люди. Нам всем в один кулак собраться надобно. Без сего Мамая не повергнешь… Вот и ты, Гордей Гаврилыч, — мягко говорил князь, направляясь к выходу, — обрядил бы воинами, опричь дружины своей, с десяток али два своих вотчинных пешцев из молодших людей дворовых, да и смердов тож… Все в моем войске прибудет.

Когда князь и Перфильев скрылись за дверью, Вельяминов вышел из своего укрытия, засунул вновь кинжал за пояс и в ярости стукнул кулаком по притолоке.

— Проклятый байбак! — процедил он сквозь зубы по адресу Перфильева. — И принесла же его нелегкая со своим выродком…

Он остановился у окна, где стоял князь, и беспокойно забарабанил пальцами по подоконнику. Затем зло проворчал:

— Вот гляди, не согласен сей Гордей с князем, не те, вишь, воины из холопов. А ежели намек ему дать супротив князя сгуртоваться? Куда там! Юлой замельтешится… Все они одним миром мазаны…

Вельяминов не услышал, как к нему подошел возвращавшийся от князя Перфильев. Он хорошо знал, конечно, Вельяминова и потому участливо спросил:

— Отчего такой сумрачный, Иван Васильич, ай захворал?

Вельяминов резко крутнулся, взмахнул рукой и, ничего не ответив, вновь отвернулся к окну. Перфильев придвинулся ближе, понизив голос:

— Хочу спытать, боярин, в тысяцкие тебя князь так и не жалует?

— Как же, жди… — хмуро, не отрываясь от окна, проговорил Вельяминов.

— Худо! — покачал головой Перфильев. — А в прежнее-то времечко, при покойном великом князе Иване Иваныче, с твоим отцом тысяцким Васильем Васильичем мы вон какие дела вершили. Честь боярскую берегли…

— У сего князя убережешь! — уже со злостью произнес Вельяминов.

Он помолчал, затем, повернувшись, испытующе посмотрел на Перфильева.

— Слыхал я, Гордей Гаврилыч, не одобряешь ты княжеской затеи холопов звать в ратники… Так, может, и помыслим мы о князе Дмитрии? Стать бы всем боярам супротив холопских ратей. Куда ему без нас-то, бояр?

Перфильев быстро зыркнул глазами на Вельяминова, скривил губы.

— Э-эк куда хватил!.. Стар я ныне, боярин, зело стар. Ныне молокососы всем заправляют. К ним князь ухо свое приклоняет. А мы… Прощевай, Иван Васильич, домой пора! — оборвал вдруг Перфильев и, повернувшись, зашагал к двери.

Вельяминов с ненавистью посмотрел ему вслед.

— Рухлядь вонючая! Ить ведаю, не любят иные бояре князя Дмитрия. А вот поди ж ты, поджали хвосты и гнут перед ним выи.

Между тем дворцовые слуги и отроки принялись расставлять в гриднице столы и накрывать их льняными скатертями. Для великого князя и наиболее избранных гостей столы были накрыты в отдельной светелке. Узнав об этом, Вельяминов неспешной трусцой заторопился в дворцовую поварню и там без обиняков заявил:

— Я сам буду потчевать великого князя и гостей его знатных. Какую снедь подавать, в каком порядке. Не по холопскому, а по нашему боярскому обычаю.

Ивана Вельяминова, как и всех его родичей, при княжеском дворе хорошо знали, поэтому старшая стряпуха очень удивилась: такой знатный боярин сам вместо слуг принялся хлопотать по застолью. Несмело сказала:

— Да то, боярин, мы все знаем, не впервой…

— Много вы знаете! — оборвал ее Вельяминов. — А вино какое припасли? Надобно заморское. И посуду для князя надо какую приглядней…

Он раскрыл дверцы большого пристенного шкафа с кухонной посудой и вынул из стопки блестящую обливную тарелку с нежно-голубым оттенком и позолоченным ободком. Из другого шкафа достал серебряный с чернью кубок.