У черты заката. Ступи за ограду - [320]

Вот и замкнулся ее круг. Пройдет еще месяц-другой, и она превратится в сеньору Альварадо де Хартфилд, миссис Фрэнклин Хартфилд. Да, от судьбы, видно, не уйдешь.

Она сидит за столом, машинально приводя в порядок бумаги, и думает о замкнувшемся круге своей судьбы. Не совсем понятно, для чего все это было нужно — встреча с Джерри, встреча с Геймом, тот жаркий послеобеденный час в Мар-дель-Плата… Или только для того, чтобы она правильнее поняла и оценила человека, которому еще три года назад было суждено стать ее мужем?

Что ж, возможно. Возможно, ее счастье было бы ярче, выйди она замуж тогда, в пятьдесят третьем, неопытной и ничего не знающей девочкой. Но яркость — это еще не главное в жизни, далеко не главное…

Сейчас, конечно, уже не будет и той остроты чувства, того неповторимого и единственного в жизни, что бывает только один-единственный, самый первый раз — когда сливаются воедино и страх, и любопытство, и восторг открытия, и предчувствие неизведанного. Но взамен у нее есть нечто большее — вера в человека, с которым она пойдет по жизни.

Сейчас он для нее не прекрасный незнакомец, не рожденный мечтою сказочный принц. Он просто человек. Просто друг — настоящий, верный, на всю жизнь, «for better and for worse, till death do us part»[120]…

Без десяти пять — все равно в это время никто уже не придет — Беатрис начинает собираться. Она запирает комнату, отдает ключ уборщице, спускается вниз. Так и есть, Фрэнк уже тут. Около того самого столба и в той же самой позе — руки в карманах брюк, полы расстегнутого пиджака откинуты назад, длинные ноги расставлены — как будто он на палубе, а не на тротуаре. Здравствуй, принц!

Она повторяет его жест — поднимает правую ладонь к плечу и шевелит пальцами, и ей хочется зажмуриться, так он сияет улыбкой и очками.

— Хэлло, дорогой, — она подходит, встает на цыпочки и подставляет ему щеку. — Что хорошего в мире? Ты, случайно, не нашел какой-нибудь завалящей работы?

Улыбка на лице Фрэнка уступает место огорченной и виноватой гримасе.

— С прожиточным минимумом на двоих? Нет, Трикси. Идиотское невезение — можно подумать, что и здесь уже знают о моей неблагонадежности. Впрочем, обещают, как всегда…

— Это хорошо, если обещают, — бодро говорит Беатрис. — Улыбнись по этому поводу, ну-ка!

Фрэнк устрашающе показывает зубы и вздыхает. Потом берет Беатрис за локоть и переводит на теневую сторону улицы.

— Идем куда-нибудь поедим, — говорит Беатрис, — я сегодня проголодалась, несмотря на жару. Фрэнки, ты не падаешь духом?

— Да нет… Я даже тогда не падал, когда тебя не было. То есть нет, иногда падал, но ненадолго. Мне, верно, мое упрямство помогает. Вообще-то и сейчас можно было бы жить — ведь, в конце концов, случайный заработок есть всегда… Сегодня, например, мне предложили подготовить одного парня-англичанина по математике… Потом в некоторых фирмах можно брать на дом расчеты. Но все это не постоянная работа, ты понимаешь… И если человек собрался жениться…

— Пойдем-ка, Фрэнки, посидим, — говорит Беатрис, сворачивая к маленькому скверику.

— Ты ведь говорила, что хочешь есть?

— Немного позже, когда жара спадет. Съездим куда-нибудь за город, там прохладнее…

Они садятся на каменную скамью. Беатрис снимает защитные очки и, щурясь, рассматривает мраморную группу на высоком постаменте посреди сквера. Какая-то аллегория, что ли, — обнаженные фигуры двух подростков, у юноши в руке книга и он весь устремлен вперед, а девушка, похоже, колеблется. Непонятно.

— Фрэнки, — говорит Беатрис, не отводя глаз от скульптуры.

— Да?

— Ты говоришь — «если человек собрался жениться». Он что, собрался всерьез?

Тот смотрит на нее с недоумением:

— Трикси, ты же знаешь…

— Видишь ли… Мне вот сейчас пришло в голову, когда ты это сказал… Ведь, в сущности, нелепо ставить такой важный шаг в зависимость от пустяков. Что?

Взгляд Фрэнка становится еще более озадаченным.

— От пустяков… Конечно, но… ведь прочный заработок — это далеко не пустяк!

— Господи, Фрэнк, — вздыхает Беатрис. — Если бы все были такими разумными, то люди на Земле давно бы уже вымерли!

— Трикси, — очень серьезно говорит Фрэнк, — ты отлично знаешь, что я только из-за тебя придаю этому значение. Мне самому нужно очень немного, а денег я никогда не копил и не собираюсь копить…

— А что, по-твоему, нужно мне, Фрэнк? — тихо спрашивает Беатрис. — Особняк с колоннами и норковые манто? Ты так представляешь себе мои требования к жизни?

— Нет, конечно. Но…

— Мне нужно одно, Фрэнк, — повышая голос, перебивает его Беатрис. — Мне нужно право чувствовать себя человеком, понимаешь? Как будто деньги могут дать это право! Я не ребенок, Фрэнк, и не хуже тебя понимаю, что в наше время рай в шалаше — штука довольно сомнительная. Но я не предлагаю тебе медовый месяц в хижине из консервных банок! Согласись, мы ведь с тобой не инвалиды, неужели мы вдвоем не сумеем себя прокормить?

— Грош цена мужчине, который рассчитывает на заработок жены, Трикси.

— Если говорить вообще — да. Но речь идет об особом случае, об особых обстоятельствах. И я могу тебе ответить, что грош цена женщине, которая не сумеет помочь мужу…

Они сидят и молчат, не глядя друг на друга. Мимо сквера по авениде Ривадавиа летят машины, затихающий ветер — словно и его утомил долгий знойный день — пошевеливает листья пальм, низкое уже солнце окрасило вечерним багрянцем мраморную наготу тех двоих, на высоком постаменте посреди сквера.