У батьки Миная - [9]
Рассказывал обо всем этом Данила Федотович, а лицо его то светилось улыбкой, то набегало на него облачко хмури, туманя ясные очи. С непередаваемой грустью смотрел командир на могилу Миши Сильницкого — верного боевого друга.
В тот же день в отряде Райцева увидел я отца Михаила Сильницкого.
— Я давно тебя дожидаюсь, Федотыч, — подошел он к командиру отряда.
— Слушаю вас, отец. Говорите, с чем пришли. Может, надо что-нибудь? Поможем.
А тот, седой как лунь, с выражением горя на старческом лице, как-то виновато улыбнулся, глухо, негромко сказал:
— Сделал я крест. Хороший крест, из старой сосны. Покрасить его надо, да нечем. Не могу краски достать. Ходил, ходил, а крест лежит, никак не поставлю крест.
— И что вам дался этот крест? Зачем он вам?
— Мне-то он не нужен. Мишке моему нужен крест. Чтобы честь по чести…
Данила Федотович задумался. Он понимал, что на душе у старого человека. Но куда это годится — крест на могиле комсомольца, прославленного героя.
— А может, отец, не нужен там крест? — осторожно произнес комиссар Перунов. — Памятник на могиле вашего сына поставим.
— Вот-вот, правильно, — подхватил мысль комиссара бригады Данила Федотович Райцев. — Памятник! Гранитный. А самого из бронзы отольем. Золотые буквы на памятнике всем-всем скажут: лежит здесь молодой партизан, герой народный Михаил Сильницкий!
Старику, конечно, приятно было слышать эти слова. Но когда еще поставят тот памятник. Сидел, молчал, а потом опять говорит Райцеву:
— Что ж делать? Коли у вас нечем покрасить крест, пойду я к Минаю. У батьки Миная достану краски. У него найдется.
И снова я отмечаю про себя, с каким добрым чувством, с каким уважением говорит убеленный сединой отец сына-героя о человеке, который моложе его годами. Батькой называет, уверенный в его силе, в его доброте. А как же! Батька Минай все может, все по плечу батьке Минаю!
Человек из дубравы
Далеко прокатилась добрая слава Миная Шмырева. Каждая сосна в бору, каждая береза в зеленой роще колыхали, пестовали его славу. С ног сбились немецкие овчарки и до зубов вооруженные каратели, а на след Миная не напали. Народный мститель был неуловим. Он жил в лесах и в сердцах людей, а сердец своих люди врагу не открывали.
И снова озаряют ночное небо подожженные партизанами вражеские бензохранилища, и снова человек из дубравы со своими хлопцами пускает под откос эшелоны с боеприпасами и техникой врага, подрывает минами автомашины, танки, останавливает обозы, возвращает людям зерно, скот, что награбили у них фашистские «заготовители».
Поразвешали, порасклеили на стенах и заборах военные немецкие власти отпечатанный во множестве экземпляров приказ: живым или мертвым доставить Миная в Суражский гарнизон. За голову Миная Шмырева награда — 25 тысяч марок.
Шло время. Пожелтел от солнца тот приказ на стенах и заборах, в клочки изорван на дорогах под ногами. Фашисты напрасно рассчитывали, что им выдадут Миная. «Не знаем такого, слыхом не слыхивали», — твердили люди, а сами, чем только могли, помогали Минаю. И не диво: где ни проходил он — глубокий след добрых дел на земле оставался.
Первая стычка минаевцев с врагом произошла у речки Туровки.
Это было боевым крещением для минаевцев. Отряд же родился двумя неделями раньше. 9 июля 1941 года 22 рабочих Пудотьской картонной фабрики решили уйти в партизаны. 13-го утром на фабричной машине они уехали в лес, под Тимоховский Маяк, а 15-го под хутором Самохвалиха к ним присоединилась группа красноармейцев. Теперь у Миная было четыре десятка бойцов. Хлопцам не терпелось открыть боевой счет. Случай не заставил себя ждать. 25 июля, когда отряд переходил на новую лесную базу, из головного дозора прибежал молодой партизан:
— Фашисты!..
На противоположном берегу Туровки расположился на привал вражеский кавалерийский отряд. День был жаркий. Многие солдаты и офицеры полезли в воду, остальные загорали на берегу. А тем временем за кустами к ним неслышно подбирались минаевцы.
— Ударим, батька! Голенькими возьмем!
— Погоди, не спеши, сынок, — урезонил Минай не в меру горячего хлопца. — Не все голенькие. Видишь, стоят у пулеметов дозорные, глаз не сводят с этих кустов. Скоро и им захочется освежиться.
И верно: раздеваются, лезут дозорные в бурую воду лесной, болотистой Туровки. «Ну и кудесник наш батька! — молча восхищается молодой партизан. — И как он догадался, что они бросят пулеметы, полезут в речку?»
— А теперь за работу, хлопцы, — тихо говорит Минай. — Самое время.
В соснячке за кустами лозы на песчаном пригорке установили пулемет. Бойцы с винтовками ближе к речке подползли.
— Вот теперь ударим… Огонь! — скомандовал Минай.
И ударили! Что там творилось… Красной стала бурая вода Туровки. Раненые, недобитые чужаки пытались нырять, цеплялись за траву, за прибрежные кусты, но партизанские пули везде находили их.
