Тысячелетняя пчела - [15]
— Фу! — пренебрежительно фыркнула она. — Это все бабьи хлопоты!
Мартин вопросительно поглядел на жену, но та, отвернувшись, снова уставилась на дорогу. Он вышел. Остановился на придомье[8] и, оживленно попыхивая трубочкой, с явным удовольствием стал наблюдать, как молодые люди снуют по дорожкам промеж домов и вдоль улицы. Все торопились к постоялому двору Герша. Это внешне скрытое, а в общем-то нетрудно угадываемое пробуждение плоти, предчувствие будущих объятий, поцелуев и любовных утех наполняли Мартина Пиханду довольством и радостью. От его острого взора не ускользнуло даже то, как тишком, словно бы невзначай, просто по чистой случайности, прокрадывались вслед за молодыми их матери, бабушки, а иной раз и отцы. Кто кого прокружит в танце? Кто кого крепко прижмет в хороводе? Кто кому признается в любви? И Мартин Пиханда зашагал в ту сторону, где танцы уже были в самом разгаре. У постоялого двора маячили кучки робких парней и девушек. В окна заглядывали несколько подростков, за ними топтались любопытные матери, бабушки и чьи-то нетерпеливые отцы. Все делали вид, будто оказались здесь по воле случая, будто их вовсе не занимает то, что происходит внутри постоялого двора, в хороводе, на лавочках, за столами или у стойки. Мартин Пиханда, не чинясь, решительно вошел внутрь. Оглядевшись, признал, что не один он такой смелый. Кроме молодежи, вертелось здесь и немало женатых, замужних. Мартин Пиханда двинулся поближе к стойке, сел за стол и заказал поллитровку палияки. Старый Герш хлопотал один.
— Видите, пан Пиханда, как я для вас расстарался, — в недоумении качал головой корчмарь, но при этом и плутовато улыбался, — вот опять перелил, — продолжал он, указывая пальцем, докуда полагалось быть налитой палинке.
— Принесите себе рюмку, пан Герш, и я возмещу вам, — многозначительно подмигнул Пиханда.
— Что вы, пап Пиханда, только не это! — заскулил Герш. — Захмелею — оно-таки влетит мне в копеечку… Утром надобно быть еще трезвее, чем вечером…
Он метнулся прочь, а Пиханда зажал в кулак бутылку.
— Ну что, соизволите? — заорал он двум своим старым приятелям, подремывавшим за столом. Ондрей Надер, бывший староста, сидел стиснув ладонями голову, но все-таки согласно кивнул. Петер Гунар, бывший лесной управитель, с виду безучастный ко всему, что происходило вокруг (а было то чистое притворство!), ковырял щепочкой в зубах. Он все же успел окинуть взглядом бутылку и едва заметным движением век изъявил согласие. Мартин Пиханда наполнил пустые рюмки. Мужские пальцы тут же обхватили рюмки с палинкой и, чокнувшись, одним духом их опрокинули.
— Чего тут сидите, словно тени бесплотные?! — набросился Пиханда на товарищей. — Будущих невесток надо покружить! Равно и соседушек! Про школьных подружек тоже грех забывать! Да и зазнобушек сторониться нечего! Проснитесь, сонные тетери! Уж на что вы годитесь, ежели ни палинка, ни Дежова музыка не в силах вас оживить?! Задумались, голубчики, запечалились?! И что же это за думы такие, за печали?
— Мартин, браток! — наклонился к нему вконец умученный Ондрей Надер. — Ты способен внять истерзанному человеку?! Ты способен выслушать изболевшую душу?!
— Ежели о тебе речь, то да! — Мартин ударил себя в грудь тяжелым кулаком. — Что же тебя мучит, что тебя терзает, дорогой мой?
— Видишь его? — неуверенным пальцем указал Ондрей Надер перед собой. — Это он! Он меня мучит, он меня терзает!
— Сын твой, Йозеф? — притворно удивился Мартин Пиханда, ибо историю, которая должна была тотчас последовать из уст Ондрея Надера, слышал он уже множество раз и знал ее назубок.
— Сын и вправду истерзал меня! — сказал с болью и дрожью в голосе Ондрей Надер. — Оглядись вокруг: у каждого парня девка, и у каждой девки парень — ровня себе. Все смеются, веселятся, только мой балбес сиднем сидит и зырится в пустоту. Втрескался, паскудник, в еврейку, а она, дуреха, в него втюрилась, в христианина. Верь мне, браток, я, Ондрей Надер, и корчмарь Герш, мы самые разнесчастные под солнцем люди… Все радуются, на своих детей глядючи, только нам двоим заказано! — скулил он жалобно и под конец разрюмился. Мартин Пиханда даже не заметил, как к Ондрею Надеру склонился со слезами на глазах корчмарь Герш и тоже громко завсхлипывал. Уткнувшись друг в друга лбами, обнявшись за плечи, они хлюпали, подвывали в тихом плаче и стенали, сжав зубы.
— Ох, были бы они одной веры! — вырвалось у Герша.
— Вот то-то, были б они одной веры, — поддакнул Надер.
— Им бы это кстати пришлось! — отозвался Гунар.
— Еще как кстати! — согласился Пиханда.
— Веру отцов мы не смеем предать! — опомнился Герш.
— Веру отцов должно свято блюсти, — подтвердил Надер.
— Я неверующий! — рявкнул на обоих Мартин Пиханда.
— Я тоже! — пропищал Петер Гунар. — Право слово, я тоже.
Герш и Надер испуганно переглянулись.
— Тьфу! — сплюнул Ондрей Надер.
— Вот вам, Ондришко, — сказал Герш и поставил перед Надером поллитровку палинки. — Примите от меня в знак внимания. Мы двое, что бы ни было, должны остаться при своем понятии…
— Должны, Арон мой золотой, должны! — сжал кулаки Надер. — И премного благодарен вам за внимание.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.