Тысяча ночей и еще одна. Истории о женщинах в мужском мире - [78]

– Брак принято называть гробницей любви, но я, о высокочтимый калиф и высокородный визирь, милые хозяйки и почтенные господа, никогда так не думал, и горячо желаю стать мужем и отцом. Но раз уж все вы здесь обсуждаете, кто лучше, мужчины или женщины, и рассказываете истории, чтобы доказать свою правоту, я подумал: сделаю-ка я вид, что тоже участвую в споре. На самом деле я просто хочу рассказать историю, как все остальные, и подчеркнуть, что верю в брак и что моя любовь к хозяйке этого дома…

Тут калиф перебил его:

– Давай же, рассказывай свою историю.

– Все вы меня знаете как носильщика, но мое имя Синдбад, – начал носильщик и остановился. Все замолчали и обратились в слух.

В один прекрасный день, который отличался от других дней только лишь тем, что было очень жарко и влажно и меня клонило в сон, я работал, как обычно. Тяжело нагруженный, я шагал вперед, чувствуя себя так, словно тащил на себе весь город с его базарами, домами, сундуками и мулами. Проходя мимо ворот купеческого дома, я заметил, что земля перед ними обрызгана водой, и, увидев скамью у ворот, поставил свою корзину на землю, вытер пот со лба и присел отдохнуть, наслаждаясь ветерком, веющим от высоких деревьев вокруг дома. Я сидел, слушая пение соловьев и горлиц и вдыхая соблазнительный аромат еды, которую, наверное, готовили повара и рабы, а потом запел песенку:

Много дней спину я гнул,

Я таскаю грузы, как мул.

Опаленный полуденным солнцем,

Обливаясь соленым потом,

Я гляжу со своей скамьи

На прекрасный дворец.

Ах, как горько завидую я

Сладкой участи богачей!

С каждым днем моя жизнь тяжелей.

Были схожи мы, когда родились, –

Но теперь он хозяин дворца,

Я – бедняк. Как желал бы я жить

В этом доме вместо купца!

Допев песню, я закрыл глаза и ненадолго задремал, наслаждаясь отдыхом, прежде чем вернуться к тяготам трудового дня. Проснувшись, я увидел перед собой превосходно одетого молодого раба.

Он взял меня за руку и сказал:

– Мой хозяин приглашает тебя к себе, он хочет с тобой переговорить.

Я хотел было отказаться, понимая, как неловко мне будет в этом земном раю, но все же оставил свою ношу у привратника и вслед за рабом прошел в дом. Там, за столом, уставленным всяческими кушаньями и напитками, сидели почтенные и достойные господа; юные невольницы играли для них прекрасную музыку. Поначалу я растерялся, однако вспомнил об учтивости и, собравшись с духом, поклонился тому, кто сидел во главе стола и, как я посчитал, был хозяином дома – или скорее дворца, достойного султана.

Он указал мне на незанятое место рядом с собой, я сел и поблагодарил его за приглашение. Он милостиво улыбнулся и спросил, как меня зовут и чем я занимаюсь. Я ответил, что мое имя Синдбад и я носильщик, а занимаюсь тем, что за плату переношу на голове чужие покупки.

– Мы с тобой носим одно имя, носильщик. Я Синдбад-мореход. Я услышал твою песню, когда кормил моих газелей в саду.

Я извинился перед ним, потому что моя песня свидетельствовала о дурном воспитании и ревнивой зависти, но он лишь улыбнулся снова.

– Напротив, мой друг! Мне она очень понравилась. А теперь не перекусить ли тебе? Угощайся.

Никогда еще я не ел так вкусно! Блюда были изумительные…

Тут носильщик прервался, устремив взгляд на хозяйку дома.

– …Хотя и не такие вкусные, как ваше угощение, о щедрые и почтенные хозяйки! – добавил он и продолжал свой рассказ.

– Накормив меня досыта, Синдбад-мореход сказал, что мои песни напомнили ему дни его юности, когда он был беден и сетовал на то, что родился в нищей семье, а мать, утешая его, повторяла: «Живой пес лучше мертвого льва».

Он рассказал мне, как они с матерью собирали клочки шерсти, оставленной шерстомоями на камнях и скалах у реки, и мать ткала молитвенные коврики. Когда их набралось десять, он сел на корабль и уплыл торговать с другими купцами.

Затем, о калиф, визирь, поэт, три дервиша и почтенные хозяйки, Синдбад подробнейшим образом описал мне семь своих путешествий. Я был так увлечен рассказом, что остался бы в его доме на семь лет, а не на те семь дней, которые там провел. Каждый день он рассказывал мне об одном путешествии, и каждое новое было удивительнее прежнего. Мне не под силу описать всей необычайности этих историй: временами я был готов обделаться со страху – Синдбад рассказывал об ужасающих чудовищах, опасных разбойниках и поразительных созданиях, которые встречались ему в странствиях. Порой на глаза наворачивались слезы, когда он живописал свои тяготы и бедствия и охватывавшее его отчаяние, а подчас мое сердце билось от восторга – когда он рассказывал о своих удачах в торговле. Я вздыхал от облегчения и радости, когда он описывал каждое свое возвращение в Багдад, в родной дом, к семье и друзьям. Каждый раз он клялся больше никогда не отправляться в плавание. Но затем снова слышал зов дальних стран и не мог ему противиться – так властно манили его новые встречи с иными народами в разных концах света, что он забывал о том, что в прошлый раз едва вырвался из лап смерти, оставшись в живых только благодаря чуду.

Абу Нувас прервал носильщика:

– Будем надеяться, что ты не заставишь нас слушать свою историю семь часов!