Тысяча акров - [19]

Дойдя до конца улицы, Роуз остановилась и провела рукой по волосам.

— Это был просто экзамен, Джинни, длиной в три месяца. Пройдет еще шесть месяцев, еще год, еще пять лет, и мне исполнится сорок. Я хочу сделать что-нибудь. Чтобы оскандалить папу, досадить ему.

— Вряд ли в Мейсон-Сити есть мужской стриптиз, — пожала я плечами.

— Тоже смотрела шоу Фила Донахью? — ухмыльнулась Роуз.

— В прошлую среду? Когда по студии прыгали здоровенные парни в крошечных блестящих синих плавках?

— Один был в черных.

— Точно, блондин.

— Ты что, смотрела? Даже я покраснела.

— Я выключила картинку и только слушала. Как радио.

— Врешь!

— Вру, — признала я. — Смотрела от и до, даже когда они оделись.

Роуз засмеялась на всю улицу, потом отдышалась и заявила:

— В Мейсон-Сити есть бордель. Мне Пит сказал. Рядом с семейным кафе. Напротив отделения Министерства сельского хозяйства.

— А Пит откуда знает?

— Ему рассказали парни, которые нам прошлым летом амбар красили.

Мы остановились у витрины с женскими платьями. Роуз усмехнулась.

— Но думаю, так далеко мы из-за папы заходить не будем. Достаточно накупить тряпья.

— Слава богу! — выдохнула я.

С тех пор, как Роуз поставили диагноз, она не покупала новой одежды и перед зеркалами не задерживалась. Мы вошли в магазин. Я направилась к стойке с блузками, стараясь не следить за Роуз, что уже вошло у меня в привычку: какой размер она выберет, какой вырез. Только бы платье ей подошло! Отобрав, как всегда, четыре вещи, она отправилась в примерочную. Я слонялась поблизости, рассеянно рассматривая свитера. Роуз долго не появлялась и когда я, забывшись, подошла совсем близко, сказала:

— Джинни, я вижу твои ноги.

Мне пришлось взять себя в руки и отойти. Когда Роуз появилась, ее хорошего настроения как не бывало. Она молча с улыбкой отдала все платья продавщице и направилась к двери. Я сделала вид, что рассматриваю ремни, но, увидев, как сестра выходит на улицу, поспешила за ней.

Мы постояли у следующей витрины с туфлями, потом у витрины магазина фиксированных цен. Роуз долго рассматривала ультразвуковой увлажнитель. Я не выдержала и спросила:

— Что-нибудь слышала от Кэролайн?

— Нет.

— Как думаешь, кто сделает первый шаг?

Роуз посмотрела на меня, заслонив рукой глаза от солнца.

— Папа хоть раз первым мирился?

— Нет. Но это с нами. А тут Кэролайн.

— Скорее вода потечет в гору, чем он сделает первый шаг.

— Думаешь, ей следовало вести себя осмотрительнее?

Роуз зашагала дальше.

— Зачем ей быть осмотрительнее? У нее собственный доход. Она всегда держалась обособлено и менять ничего не собирается. Попомни мои слова. Она выйдет замуж за Фрэнка, родит сына, и все помирятся.

— Ты, кажется, тоже злишься. Но ведь она уже шла мириться, а папа захлопнул перед ней дверь.

— Вообще не должно было быть никакой ссоры, никакого примирения, никакой драмы! Она не хочет быть как мы. Вот в чем дело! Не замечала? Когда мы идем вместе, она всегда отстает. Когда мы воюем с отцом, она к нему ластится.

— Возможно, ты права.

— Черт! Я помню, когда ей было пять или около того. Я делала на кухне домашнюю работу, мама готовила, Кэролайн рисовала. И вдруг она поднимает голову, смотрит на всех нас и выдает: «Когда вырасту, не буду женой фермера». Мама засмеялась и спросила, кем же она тогда будет. И сестрица заявила: «Фермером!»

Я засмеялась. Мы зашагали дальше и по обоюдному молчаливому согласию Кэролайн больше не обсуждали. У меня заурчало в животе.

— Рози, давай заглянем в семейный ресторан — посмотрим, в чем проститутки ходят на работу.

— Поехали лучше домой. Там полно еды.

— Ты устала?

— Да.

Спорить я не стала. Никогда не спорю с Роуз.

— Знаешь, Джинни, — сказала она, когда мы сели в машину. — Выйдя из больницы, я подумала, что сошла с ума: это солнце, эти клумбы, которые мы сначала не заметили. Мне захотелось продлить сумасшествие, усилить, удержать его. И я решила, что нужно болтать и смеяться как безумные, есть как безумные, транжирить деньги как безумные, но я забыла… Я еще не готова раздеваться в примерочных.

Она вздохнула. Мы выехали с парковки.

— Что для тебя самое сложное? — спросила она, помолчав.

— Не знаю. Пожалуй, общаться с посторонними людьми.

— Как это?

— Я или ужасно стесняюсь, или веду себя как идиотка, если человек мне симпатичен. Никогда не поверю, что Марлен Стэнли или остальным нравится со мной общаться. Хотя на деле выходит, что нравится.

— Джинни, ты говорила то же самое еще в средней школе!

Я напряглась.

— Можно подумать, с тех пор у меня было много практики. Помнишь, в школе ты мне советовала: «Хочешь подружиться с такой-то? Просто подойди и угости ее печеньем».

Роуз от души рассмеялась.

— Обычно это работало.

Помолчав, она заговорила опять, только теперь очень серьезно.

— Для меня сложнее всего — не брать чужие вещи. Одно из самых ярких воспоминаний детства — как мама бьет меня по рукам и ругает за воровство. Мне часто снится один тот же кошмар: передо мной папина опасная бритва или плохо закрытая банка с кислотой, и я знаю, что брать нельзя, но удержаться не могу.

— А мне снится, что я, голая, стою в столовой. В девятом классе.

— Многим снится что-то похожее.