Тысяча акров - [20]

— Наверное.

Всю оставшуюся дорогу домой мы молчали. Над полями поднималось солнечное марево. Молодые побеги кукурузы пестрели на влажной земле, как аккуратные стежки на темной шерсти. Вылезая из машины, Роуз чмокнула меня в щеку. Мы знали друг друга всю жизнь, но нам никогда не надоедало быть вместе. Эта связь поддерживала нас, и я ценила ее превыше всего. Ценила, но не афишировала. Роуз терпеть не могла сантиментов.

10

Кэролайн исполнилось шесть, когда умерла мама. Поначалу планировалось, что ее заберет к себе мамина кузина Эмма из Росчестера в Миннесоте. Та работала старшей медицинской сестрой в частной больнице, и ни мужа, ни детей у нее не было. Этот вариант активно обсуждался во время маминой болезни, и многие прихожанки, любившие читать про сироток, считали его весьма романтичным. Тетя Эмма отлично зарабатывала, так что красивая одежда и городское образование были бы Кэролайн обеспечены. Но папа, вопреки всем разговорам, заявил, что мы с Роуз достаточно взрослые, чтобы позаботится о сестре, — и Кэролайн осталась на ферме.

Она росла послушной и некапризной: играла с нашими старыми куклами, ела все, что давали, убирала за собой игрушки и не пачкала одежду. Сельскохозяйственная техника ее не интересовала. Сеялки, буры, тракторы, кукурузные жатки, грузовики совершенно не занимали ее, как и домашние животные. Ей не было дела ни до свиней, ни до кошек и собак, которые иногда у нас появлялись. Она никогда не убегала за дорогу и не отходила далеко от дома. Никогда не забиралась на решетки дренажных колодцев. Идеальный ребенок, воспитывать которого одно удовольствие: мы только шили одежду для ее кукол, пекли пироги, читали книги вслух и учили ее быть аккуратной, хорошо кушать, вовремя ложиться спать, обращаться к взрослым на «вы» и делать домашнюю работу. Ничего особенного, все то же самое, чему и нас учили в детстве. Однако — папа не уставал это повторять — в отличие от нас она была само совершенство: не упрямилась и не сторонилась людей, как я, не хулиганила и не грубила, как Роуз, всегда мила и ласкова. Целовала своих кукол и отца, когда тот просил. Стоило ему сказать: «Дочка, поцелуй меня» (то ли приказывая, то ли выпрашивая), как Кэролайн тут же залезала к нему на колени, обхватывала ручонками и чмокала прямо в губы. Смотреть на это спокойно я не могла. Внутри меня будто начинал ворочаться огромный тяжелый булыжник. Несговорчивость или отвращение, видимо, настолько явно проявлялись у меня на лице, что ко мне отец с подобной просьбой не обращался.

К девятому классу принципы воспитания Кэролайн немного изменились, но все же мы не ограничивали ее строгостью, наоборот, считали, что у сестры должна быть нормальная жизнь, как у всех старшеклассников: с танцами, свиданиями и прогулками. Никто не заставлял ее возвращаться домой на школьном автобусе сразу после уроков — пусть гуляет, ходит в гости к городским подругам и даже иногда остается у них ночевать, если зовут. Роуз, которая к тому времени уже работала, давала ей деньги на наряды, а я не возражала. Если сестру приглашали на день рождения, мы вручали ей деньги на подарок. Таковы были наши принципы, и они резко отличались от взглядов отца, который считал, что нет места лучше дома, покупать вещи — неоправданное расточительство и раз мы платим за школьный автобус, то Кэролайн обязана на нем ездить. Мы покрывали сестру и выгораживали ее перед отцом. В старших классах мне даже удалось уговорить его разрешить ей пригласить своего парня на школьные танцы. Роуз подарила сестре подписку на журнал «Гламур» и даже научилась копировать простенькие модные наряды, которые в округе Зебулон не продавались.

Мы отлично ладили с Кэролайн. Подростком она была такой же покладистой, как и в детстве. Школу закончила с отличием и поступила в университет, как мы и планировали. Не стала ни женой фермера, ни фермером, а выбрала другой, более яркий и перспективный путь. Иногда она спрашивала нас с Роуз (без всякой задней мысли):

— Не понимаю, почему вы не уехали с фермы. Неужели вам никогда не хотелось другой жизни?

Такие вопросы безумно раздражали Роуз, а мне нравились. Они доказывали, что мы превосходно справились со своей задачей.

Забросив Роуз домой, я решила позвонить Кэролайн, но проезжая мимо папиного дома, увидела, что его пикап оставлен на подъездной дорожке, а сам он неподвижно сидит в мягком кресле перед окном в гостиной и, не отрываясь, смотрит на улицу. Один его вид моментально вытеснил у меня из головы все прочие мысли. Мне не хватило духу тут же развернуться и пойти к нему, однако, приехав домой, я не смогла заставить себя выйти из машины и уже представляла, какие заголовки появятся в окружной газете: «Местный фермер найден мертвым в собственном кресле». Если бы Роуз спросила не о том, что для меня самое сложное, а какая у меня самая дурная привычка, то я бы ответила: представлять всегда наихудшее.

Я вышла из машины и захлопнула дверь. И тут же ее открыла, села обратно и завела мотор. Проезжая, я видела, что папа все так же прямо сидит на прежнем месте, но, возможно, это ручки кресла не дают телу сползти. Вдруг отец поднял ладонь к подбородку. Я выдохнула и повернула к дому. Когда я вошла, он сказал: