Тяжелая душа - [136]

И он идет и дышит, дышит,

Холодный воздух жадно пьет!

Уж скрылись за холмами крыши

И башня городских ворот.

Над ним звезда стыдливо блещет,

А он — все дальше, не спеша.

И словно в рай попав, трепещет

Освобожденная душа.

Новый журнал. 1952. № 28.

Самоубийца («На скучном свадебном обеде я…»)

На скучном свадебном обеде я

Сидел и свадьбы проклинал.

А рядом в комнате трагедия

Разыгрывалась, и не знал

О том никто. Икра, шампанское…

Домохозяин был речист.

И что-то ухарски-цыганское

Играл подвыпивший пьянист.

«За новобрачных!» Тост классический.

И наступила тишина.

Но крик раздался истерический:

«Он выбросился из окна!»

С тех пор лишь год прошел, не более,

Живем. Забыт тот день давно.

«Припадок острый меланхолии».

И этим все объяснено.

И поросла травой забвения

Могила. Замужем вдова.

Ни ужаса, ни удивления —

Пустопорожние слова.

Но в час вечернего молчания

Я часто на могиле той.

И странное очарование

Тогда овладевает мной.

И будто слышу — и так внятно — я:

«Мне хорошо. О, не зови.

Здесь светит солнце незакатное

Неугасающей любви».

Новый журнал. 1952. № 29.

Что это? («Бог с ним, со счастьем, — вещь неверная…»)

Бог с ним, со счастьем, — вещь неверная.

Куда надежнее беда.

Но этот холод, тьма пещерная,

Со стен текущая вода,

Ненарушимое молчание

И теснота и тяжесть скал, —

Что это — месть иль испытание?

Зачем? И кто его послал?

Иль это — ад, существование

Которого я отрицал?

Новый журнал. 1952. № 28.

Мечта («Не хочу, чтоб ты меня любила…»)

Не хочу, чтоб ты меня любила,

Поджидала ночью у ворот,

По пятам, как тень, за мной ходила,

Надувала свой пунцовый рот.

В этой жизни подлой, беспощадной,

Стал и я бесчувственно-жесток.

Как дурак, за будкой лимонадной

Ни у чьих уже не млею ног.

Замолчала пламенная лира

И мечта моя лишь об одном:

Задушить кутящего банкира

И ограбить мертвого потом.

Новый журнал. 1952. № 29.

«Вот дроги похоронные…»

Вот дроги похоронные

Лошадка тянет сонная

Предместьями убогими.

И никого за дрогами.

Вдали — закат пылающий.

Возница засыпающий.

Он пьян, он на бок свесился.

…Любил. Убил. Повесился.

Новый журнал. 1952. № 30.

Без Беатриче («Я здесь один. Угасли звуки…»)

Я здесь один. Угасли звуки

И человеческая речь.

Покой. О, больше, чем разлуки,

Боюсь я мимолетных встреч.

Нет, лучше сон, оцепененье,

Пустынный дом и ветра вой,

Чем безобразное паденье

Во тьму и в грязь — вниз головой.

А время — что! Мелькнет и канет.

И не сомкнешь в печали глаз,

Как в новом блеске солнце встанет

И подойдет свиданья час.

Новый журнал. 1952. № 30.

Месть («Дует ветер, задувая…»)

Дует ветер, задувая

На окне моем свечу.

Вот и кукла восковая.

Отомщу я палачу.

Он гулял в рубахе красной,

Браги пенистой не пил.

И к одной вдове — напрасно!

Всё ходил, ходил, ходил.

Палачей не уважала

Злополучная вдова.

Сторонилась — и пропала

Той вдовицы голова.

Вот за бедную вдовицу

Я его и не люблю.

При луне, вязальной спицей,

Сердце кукле проколю.

Пусть за кровь ответит кровью,

Пусть не спит, не ест, не пьет,

Ненасытною любовью,

Окаянный, изойдет.

Ну, а мне — овечья шкура,

Каравай, кувшин вина

И глядящая, как дура,

В дверь открытую — луна.

Новый журнал. 1952. № 30.

В последний раз («В последний раз на этот мир взглянуть…»)

В последний раз на этот мир взглянуть,

Где мы с тобою встретились когда-то.

Холодный луч холодного заката

В последний раз мне падает на грудь.

Любил ли я тебя иль не любил —

Не знаю. Но меня ты не любила.

Прощай. И да хранит тебя та сила,

Та вера, что в себе я угасил.

Новый журнал. 1952. № 30.

Дленье(«Нету времени — пропало!..»)

Нету времени — пропало!

Как дыра, футляр пустой.

Без конца и без начала

Растянулся день шестой.

Утомительного дленья

Скуку я терпеть готов.

Но хочу, чтоб в Воскресенье

Ждал нас отдых от трудов.

Чтобы не было страданья,

Ни вражды добра и зла.

Чтоб невеста на свиданье

В платье розовом пришла.

Но он длится, длится, длится,

Бесконечный этот день.

Солнце светит, не садится,

И луне подняться лень.

Только в воздухе лиловом

Замирает птичий крик,

И лежит в гробу дубовом

Сумасшедший часовщик.

Новый журнал. 1954. № 37.

Рай («Как себе ты представляешь рай…»)

Как себе ты представляешь рай,

Праведных блаженные селенья?

Так по-детски: просто: это — край,

Где целуются, едят варенье,

Где никто уроков не зубрит,

Не боится ничего, не плачет,

И у всех всегда довольный вид…

Ну, а мне он грезится иначе:

Мельница. Заснувшая река.

Ровный свет — ни яркий, ни холодный.

Лодка так стремительно-легка,

Я скольжу, как тень, по глади водной.

Кто-то ждет меня в пустом саду,

Где сирень, костер и лай собачий,

Как тогда, в семнадцатом году,

В белой мгле, под Нарвою, на даче.

Новый журнал. 1955. № 41. (Ант. 2).

Дверь («О если б знать! Но знать не надо…»)

О если б знать! Но знать не надо.

Не любопытствуй. Не дано.

Вот — сад, а за оградой сада

Что б ни случилось — все равно.

И кто б там ни был — дети, звери,

Какой ни чудился бы рай —

Не приближайся к узкой двери,

Ключа к замку не подбирай.

И даже будь она открыта,

Остерегайся, не спеши:

Пустырь, козлиное копыто,

И духота. И ни души…

Новый журнал. 1955. № 41. (Ант. 2).

«Только в немоте оцепененья…»

Только в немоте оцепененья,

На границе мрака и прозренья,

Порывая все земные узы,

Ты услышишь вещий голос Музы,

Полноценным золотом звенящий,

Древней Девы голос настоящий,

Только так — в безумии и плаче.