Тяжелая душа - [137]

Только так — и никогда иначе.

Лишь дойдя до крайнего предела,

Где душа испепеляет тело,

Где добро и зло одно и то же

И любовь на ненависть похожа;

Только в час, когда теряешь веру,

Ты найдешь божественную меру.

Двух миров согласную природу

И в законе — высшую свободу.

Новый журнал. 1956. № 45.

Шаги («Мост. Ночь. Фонаря свет…»)

Мост. Ночь. Фонаря свет.

Шаги за спиной. Никого нет.

Тухнет фонарь. Мигнул. Потух.

Тьма. Напрягаю слух.

Всматриваюсь. Не видать ни зги.

Тот же мост. Те же шаги

Подкрадываются. Шелестят.

Замерли. Опять шуршат.

Глухо. Издалека.

Без конца мост… Без конца река.

Не добежать. Нет берегов.

Тьма. Мост. Шелест шагов.

Новый журнал. 1956. № 45.

«Я сам себя заколдовал…»

Я сам себя заколдовал.

Блаженство? Выбирай любое.

Пустого зеркала овал,

В нем только небо голубое.

Но ты внимательно вглядись

В его растущие просторы,

Туда, в сияющую высь,

Где тонут ангельские взоры.

И как парящего орла

Из этой глубины лучистой,

Неудержимая стрела

Тебя пронзит с протяжным свистом.

И ты увидишь свой же лик,

Но в восхищеньи совершенства.

И будет этот краткий миг

Блаженней вечного блаженства.

Новый журнал. 1956. № 45.

«О, если б спать, не видя снов!..»

О, если б спать, не видя снов!

Но мне все время что-то снится.

Душа, как пленница, томится,

На волю рвется из оков.

Чужие лица, города,

Несуществующие страны.

Взвиваются аэропланы,

Со свистом мчатся поезда.

А ныне страшное — опять:

Москва… Сейчас меня узнают,

Поймают, схватят, расстреляют.

Конец…

О, родина! О, мать!

Новый журнал. 1956. № 45.

«Какая-то высшая сила…»

Какая-то высшая сила

Владела моею судьбой,

От мира меня уводила,

Смиряя, влекла за собой.

О счастье не мог не мечтать я,

Любви не желать торжества.

Увы, размыкались объятья,

Слабели, сомкнувшись едва.

И то, что любовь сочетала,

Крепка, широка, глубока,

Свистящим мечом рассекала

Ревнивая чья-то рука.

И вот, обречен на безделье,

Как пленник, сижу одинок.

Сиянье. Холодная келья.

Разбитая лира у ног.

Новый журнал. 1955. № 41. (Ант. 2).

Звезда горит («Ты не горюй, все образуется…»)

Ты не горюй, все образуется.

Не стоит, право, горевать.

Ну, пусть она с другим целуется,

Любовь твоя — не удержать!

Как будто нет беды ужаснее.

Оставь ее. В пустынной мгле,

Смотри, звезда горит — прекраснее

Всех поцелуев на земле.

В стекле оконном отражается,

Как металлический цветок,

Лучом граненым преломляется

Ее зеленый огонек.

Люби ее, люби свободную,

Тебе сиявшую в раю,

В земном изгнанье путеводную,

Звезду холодную твою.

Возрождение. 1955. № 47.

«В полдневный зной к источнику склониться…»

В полдневный зной к источнику склониться

И пить, и пить, и знать, что не напиться,

Что не продлить быстролетящий час.

Он отсверкал, он кончится сейчас.

И новый час идет ему на смену,

Последнюю неся с собой измену.

И дым надежд, воспоминаний дым

Бессильной тенью тянется за ним.

Возрождение. 1955. № 47.

Карусель («Прозрачный воздух ярок…»)

Прозрачный воздух ярок,

Осенний полдень жгуч.

Белеют крылья арок,

Ни паруса, ни туч.

На площади, над морем,

У крепостной стены

Мы кьянти пьем и спорим,

В Альдонсу влюблены.

Бродяги и поэты,

Свободны мы от дум.

Влечет нас берег Леты

И ярмарочный шум.

Вот гуси и факиры,

Из сахара кудель.

А вот, под знаком лиры,

Во флагах — карусель.

Старик у входа сонный

Билеты продает.

И голос граммофонный

Проехаться зовет.

Хрипит, что карусели

Забавы нет верней.

И мы вошли и сели

На розовых свиней.

И долго нас, качая,

Кружила карусель,

Достичь как будто чая

Неведомую цель.

И пела бесконечно

О счастье в шалаше.

И было так беспечно

И пусто на душе.

Возрождение. 1957. № 63.

Близнецы («Душа, ты в этот мир стремилась…»)

Душа, ты в этот мир стремилась,

А ныне просишься назад.

К непостоянству приучилась:

Из ада — в рай, из рая — в ад!

Нет, раз уж ты сюда попала, —

Терпи, пока не вышел срок.

Ты чтишь богов. Их здесь немало:

Вот добродетель, вот порок.

Добро и зло. Который краше?

Два близнеца — не ошибись.

Но отгадав, за души наши,

Слепые души, помолись.

Возрождение. 1957. № 63.

«Вот сижу я в финской шапке…»

Вот сижу я в финской шапке

И в мешке американском

И ропщу о том, что в мае

Невесенняя погода.

В этом Баре холод волчий

И недаром он на Волке

(Так зовут нетерпеливый,

Ледяной поток в ущелье).

На горе у Кузнецова,

Где живу я под навесом,

Много дум я передумал,

Узелков тугих распутал.

Научился я смиренью,

Добродетели христьянской.

И живу, не унывая,

В тишине анахоретом.

Одному лишь научиться

До сих пор не удалось мне:

Отличать холодным взглядом

От пшеницы вражий плевел.

Оттого, хоть и не очень

Волчий холод мне приятен,

Не ропщу я: нет полезней

Для души моей лекарства.

Возрождение. 1958. № 73.

«Хорошо, что никто не знает…»

Хорошо, что никто не знает,

Злой я или добрый,

Умный или глупый,

Святой или грешный.

Хорошо, что никто не верит

Ни одному моему слову,

Лица моего не видит,

Голоса не слышит.

Я для всех давно как бы мертвый.

Но Богу все известно.

Кому надо, откроет,

Когда придет время.

Возрождение. 1958. № 73.

«Помнишь крест и широкий…»

Помнишь крест и широкий

Двор, поросший травой,

Девы лик темноокий,

В глубине — как живой?

Нынче ветер и стужа,

Злобно вздулась река.

Отражается в лужах

Уж не посох — клюка.

Перед образом темным

Девы чудной склонись,

О бродяге бездомном

Помолись.

Возрождение. 1958. № 73.

«Все в этот вечер было странно…»

Все в этот вечер было странно,