Ты — любовь - [28]

— Это Борис, — радостно сказала она, обращаясь к Пенси. — Борис Дивин, мой кузен.

Она протянула обе руки высокому молодому человеку, который почтительно поднес их к губам.

— Разве он не очарователен, — рассмеялась Анна. — Он наполовину русский, по отцу. Его матерью была Анита Ринли. Пенси, прости это отступление и разреши представить тебе Бориса. Борис, это леди Виола Трент, самая красивая девушка в Лондоне, как ты сам видишь.

— Действительно, — сразу очень охотно согласился Борис, с нескрываемым восхищением глядя на Пенси своими светло-голубыми глазами.

Когда он снова обернулся к Анне, Пенси взглянула на него с интересом. Он был действительно очень хорош собой: великолепно сложен, очень высокого роста, с широкими плечами атлета. Резкий контраст с его светлыми глазами составляли черные, как вороново крыло, волнистые волосы. На нем был темно-синий костюм и темный галстук, в который была вколота булавка с черной жемчужиной необычайной красоты.

«Он какой-то необыкновенно жизнерадостный и крепкий», — подумала Пенси.

Сияя совсем детской улыбкой, Борис сказал:

— Теперь я никуда не отпущу вас, Анна, — он резко повернулся и, не выпуская ее рук, взглянул на Пенси, — и тем более вас, леди Виола. Теперь, когда судьба так чудесно столкнула нас. Знаете что: пойдемте сейчас ко мне, я живу совсем близко отсюда. Я приехал в Лондон на некоторое время по делу и потому снял и обставил для себя небольшую квартирку. Пойдемте. Неужели вы откажетесь?..

— Я с удовольствием пойду, — сказала Пенси. — А разве ты не хочешь, Анна?

Так как у Анны было большое желание пойти к Борису, и она, по-видимому, была свободна — она охотно согласилась, и они пешком отправились к нему.

Борис очень оживленно болтал всю дорогу. Он отлично, почти без всякого акцента, говорил по-английски.

Его родители безумно любили друг друга и боготворили Бориса, своего единственного сына. Несмотря на это, он совершенно не был избалован. Его отец погиб во время мировой войны на русском фронте, и это свело в могилу его мать. Борису было тогда девятнадцать лет. Он тотчас же реализовал все огромное состояние, доставшееся ему от отца, и навсегда покинул Россию.

Долгое время он жил в Париже, а потом в Италии. Моментами он настолько остро чувствовал свое одиночество, что был близок к самоубийству.

Сейчас, в течение этих пяти минут, вся его жизнь резко изменилась: он отчаянно и бесповоротно влюбился в Пенси.

Его квартира находилась в двух шагах от Бонд-стрит. Когда они поднялись наверх, их обеих поразило огромное количество цветов, которые стояли повсюду; затем они отметили, что у Бориса отличный вкус — это было видно по обстановке его квартиры. Стены гостиной, как он назвал комнату, в которой они находились, были обиты старинной тканью блекло-золотистого цвета; от этих стен веяло необычайным покоем. Такой же характер носили картины в широких рамах из черного дерева: березовый лес осенью или летний пейзаж после дождя. В комнате стояли огромные кресла, обитые гобеленами, маленький рояль из черного дерева, масса книг и очень красивый старинный письменный стол, заваленный письмами и бумагами.

— Мы сейчас будем пить чай, — сказал Борис, нажимая кнопку звонка. На звонок явилась весьма мрачного вида личность — лакей во вполне приличной ливрее, но почему-то в черном высоком жилете с серебряными пуговицами; узкая полоска безукоризненно чистого воротника служила границей между черной материей его костюма и почти таким же черным лицом, с которого угрюмо глядели тусклые глаза.

Борис сказал ему что-то по-русски, и он улыбнулся, обнаружив исключительно красивые зубы. От этой улыбки лицо его совершенно преобразилось и прежнее мрачное выражение исчезло.

Он низко поклонился Анне.

Борис сказал Пенси:

— Он был слугой моей матери и обожал ее. Вы себе не можете представить, как он был ей предан — как собака. Он готов был ради нее на все. Я только что сказал ему, что Анна — ее кузина.

Чай был подан: настоящий русский чай из прекрасного старинного самовара; лимон, нарезанный тонкими ломтиками, марципановый кекс и длинные желтые русские папиросы в маленьких изящных мундштуках.

— Я их привез из Вены, — сказал Борис, — то есть, вернее, Григорий.

После чая он сел к роялю и долго и очень хорошо играл с очень серьезным выражением лица и печальными, устремленными вдаль глазами.

Улыбаясь, он сказал Пенси:

— Я непременно должен снова встретиться с вами.

— Обязательно, — улыбнулась она в ответ. На этот раз Борис, без улыбки глядя на нее своими голубыми глазами, спросил:

— Когда? Сегодня вечером? Где вы будете — в театре или в дансинге?

— На балу у Баррингтона, — ответила за нее Анна. — Я возьму тебя с собой, Борис, если хочешь.

— Возьмете? Вы настоящий ангел, Анна. А леди Виола будет там? — воскликнул он.

— Конечно, будет, — сказала Анна. — Ну, Пенси, пойдем, нам пора, если ты хочешь попасть туда. Ты знаешь, уже почти половина восьмого.

Борис вышел их проводить и долго глядел им вслед, стоя с непокрытой головой на тротуаре.

В автомобиле Анна обратилась к Пенси с нарочитой беспечностью:

— Обворожительный юноша, не правда ли? Женщины от него без ума.