Ты лишила меня сна - [62]

Фергюсон погладил нос кобылки по имени Флора.

— Вероятно, мне имеет смысл отправиться верхом по следам табуна. Обычно он останавливается в конце Дунканнон-Глен. Возможно, я найду там Клеопатру. Думаю, она искала место на своем любимом пастбище, чтобы ожеребиться.

— Хорошая мысль. Я поеду с тобой. Если мы ее найдем, придется побыть с ней, пока она не окрепнет и не сможет двинуться с места. Там поблизости есть хижина одного фермера-арендатора, где мы можем переночевать.

— Не исключено, что мы там задержимся. Я упакую припасов на три дня.

— А я попрошу миссис Уоллис дать нам еще несколько упаковок бинтов. На всякий случай.

— Да, милорд. Когда желаете отправиться?

— После того как покатаюсь с девочками. Они вернутся через час.

Хью хотел также выкроить время, чтобы попрощаться с женой, и по многим причинам ждал этого момента с нетерпением.

Он похлопал Шебу по загривку. Позор, что Катриона не умеет ездить верхом. Он предлагал поучить ее, но она заупрямилась, отговорившись, что пока не готова к этому.

Хотя она и не высказала отказа напрямую, он расслышал это в ее тоне. Он был не таким человеком, чтобы расстраиваться по пустякам, но отсутствие ее интереса к верховой езде разочаровало его.

Хью начинал злиться на себя. Он был волен ездить верхом когда пожелает, проводить сколько угодно времени с лошадьми и брать с собой на верховые прогулки дочерей когда угодно. Если не считать ежеутренних упражнений в постели, Катриона не предъявляла к нему никаких требований и, казалось, была вполне довольна, хотя большую часть дня проводила без него.

Ну что ж. Это было как раз то, чего он желал. Черт возьми, собственно, он и не скрывал этого от нее. И все же мысли о ней отвлекали его, потому что он гадал, что она делает, о чем думает и довольна ли, а также почему не согласилась обучаться верховой езде.

Никогда еще он не встречал столь скрытной женщины. Даже когда она соглашалась с ним и делала все, как он хочет, он почему-то чувствовал себя проигравшим. Но если Катриона была сдержанной и нетребовательной во многих сферах жизни, в постели она никогда его не разочаровывала. Ее страсть и готовность заниматься с ним любовью завораживали.

Каждое утро он просыпался и находил ее свернувшейся рядом с ним, и ее длинные шелковистые волосы струились на его плечо, а нежное теплое дыхание просто гипнотизировало. И всякий раз он был уверен, что она знает, что он не спит, и обычно она давала ему это понять самым соблазнительным образом. Она отвечала ему с такой неподдельной жаркой страстью и раскрывалась навстречу с такой готовностью, от которой захватывало дух, и каждый раз он воспринимал это как чудо. Но гораздо приятнее было, что она усваивала на лету науку страсти и с каждым разом привносила в нее что-то новое. А этим утром именно она затеяла эту волнующую игру, с которой они начинали каждый день.

Это воспоминание вызвало в нем мгновенный отклик, и он был рад тому, что длинный плащ прикрывал очевидный результат его реакции. С этим он ничего не мог поделать. Одной мысли о ней, воспоминания о выражении ее лица, когда она трепетала в его объятиях, о ее ногах, крепко обвивающих его бедра, о том, как она…

— Милорд?

Хью стремительно обернулся.

Ферпосон хмуро взирал на него, и выражение его широкого лица выражало досаду, что хозяин его не слушает.

Хью попытался заговорить с подчеркнутым спокойствием:

— Да, Фергюсон? Я думал о том, что нам следует дополнительно захватить для Клеопатры.

Слуга расслышал нотку смущения в голосе Хью.

Хью поспешил продолжить:

— Пригодятся овес, бинты, и то успокаивающее снадобье, что ты использовал, когда лечил Хириама.

— О, я и забыл об этом! Там чуточку осталось!

— Давай-ка вернемся в конюшню, соберем и упакуем все, пока не пришли девочки.

— Как прикажете.

Фергюсон высыпал остатки овса из ведра в торбу и последовал за Хью в конюшню.

Конюшни были построены так же основательно, как и сам дом Гилмертон-Мэнора. Хью лично наблюдал за работой и гордился своими конюшнями, так же как и домом. Они включали сорок отдельных денников, три пристройки для фуража, два просторных помещения для готовых ожеребиться кобыл и лечения больных лошадей и чердак, на котором хранился запас сена на год для целого табуна.

Хью распахнул дверь главной пристройки и вошел в комнату для хранения фуража. Вдоль одной из стен располагались многочисленные полки. Он нашел необходимое снадобье и повернулся, собираясь выйти из конюшни.

— Фергюсон, — послышался звонкий голос Катрионы, разнесшийся по всему амбару. — Вот ты где! Я надеялась, что мы сможем…

— Тсс! — Свистящий шепот Фергюсона заставил Хью замереть.

— Что случилось? — спросила Катриона.

А действительно, что тут происходит? Хью, невидимый за дверью, наклонился и заглянул в щель между петлями двери.

Триона с волосами, убранными в узел, и очками на кончике носа стояла перед Фергюсоном. Грум отчаянно жестикулировал, чтобы заставить ее понизить голос, и кивал на дверь пристройки.

Катриона посмотрела, куда он указывал, и глаза ее округлились.

— О! — произнесла она одними губами. Потом кивнула и указала на маленькие часики, приколотые к карману, подняла палец и сделала им движение в сторону первого денника.