Твой восемнадцатый век; Прекрасен наш союз… - [40]

Среди «преступлений» Фонвизиных, Пущина и других декабристов было и оживление старинных бумаг XVIII века, которым приказано молчать, умереть.

В то время как один список «завещания» Фонвизина — Панина покоился в царских бумагах, другой, подлинный, из семьи Фонвизиных вышел наружу и сослужил службу членам тайных обществ. Советские учёные К. В. Пигарев и В. Г. Базанов обнаружили три копии, несколько изменённые по сравнению с подлинным текстом XVIII века и приспособленные ко временам пушкинско-рылеевским. На одной из таких копий редактор оставил подпись: Вьеварум, то есть написанная справа налево одна из лучших декабристских фамилий — это «конспирировал» Никита Муравьёв, автор потаённой конституции декабристов.

«Вьеварум» — именно так и назвал автор этой книги свою другую, более раннюю работу, посвящённую разным историческим тайнам XIX столетия…

К несчастью, как свидетельствуют современники, «подлинник конституционного „Рассуждения“ Дениса Фонвизина украл один букинист… и продал его П. П. Бекетову, который издавал в начале 1830-х годов сочинения Д.И. Фонвизина».

Так эта рукопись и не нашлась с тех пор…

В своих мемуарах, писавшихся в сибирской ссылке, Михаил Фонвизин, конечно, не забыл дядюшку Дениса Ивановича, чьи сочинения задевали к тому времени уже четвёртого императора.

Получив разрешение вернуться в Москву, старый, больной декабрист не рискнул взять рукопись с собой, ожидая обысков и проверок, но позаботился о её судьбе.

Было припрятано несколько списков, а первый подарен оставшемуся в Сибири И. И. Пущину. А затем пришли 1850-е годы, оживление страны перед крестьянской реформой, герценовская печать в Лондоне.

Именно из рук Пущина и его жены двинулись в путь записки Михаила Фонвизина, а от немногих счастливых обладателей — редкостное Введение в конституцию — «Рассуждение» Дениса Фонвизина.

В начале 1861 года в Лондоне появилась на свет вторая книжка «Исторического сборника Вольной русской типографии».

В небольшом томике, целиком посвящённом секретной истории, «встретились» разнообразные деятели прошлого: среди 16 материалов там появилось впервые славное «Рассуждение о непременных государственных законах» — Дениса Фонвизина, «друга свободы».

Герцен (как видно из его предисловия к «Историческому сборнику») понимал, от кого пришли почти все запретные тексты. «Не знаю,— можем ли мы, должны ли мы благодарить особ, приславших нам эти материалы, то есть имеем ли мы право на это. Во всяком случае, они должны принять нашу благодарность, как от читателей, за большее и большее обличение канцелярской тайны Зимнего дворца». Введение к утраченной русской конституции XVIII века и скудные сведения о ней самой — всё это не только отзвук того, «что быть могло, но стать не возмогло…». Это память об ожесточённой столетней борьбе: переворот 1762 года и первые замыслы Никиты Ивановича Панина; заговор 1773—1774 годов, «Рассуждение» Дениса Фонвизина и секретная сожжённая конституция; ещё через десятилетия — сибирские мемуары М. А. Фонвизина; публикация «Рассуждения» Герценом.

Как видим, 29 сентября 1773 года потянуло за собою целое столетие!

Но оказывается — это ещё не всё, что сцеплено с той свадьбой, теми поздравлениями и дарами…

В тот день, на свадьбе сына, вдруг возникает тень отца.

Глава шестая. 29 сентября 1773 года (продолжение)

Кровавый пир

В воспоминаниях поэта и государственного деятеля Гаврилы Романовича Державина, написанных, правда, много лет спустя, рисуется картина, напоминающая появление тени отца Гамлета… На свадебном пиру, где Екатерина II поздравляет нелюбимого сына, вдруг появляется, «садится за стол» оживший отец Пётр III, свергнутый, задавленный, похороненный 11 лет назад, «votre humble valet» — «преданный Вам лакей…».

Рассказ Державина не совсем точен, страшное известие достигло Петербурга несколько позже. Но дело не в этом… Важно, что именно такой представлялась современникам роковая связь событий.

В эти последние сентябрьские дни 1773 года, за 2000 вёрст от столицы, по уральским горам, степям, дорогам, крепостям разлетелись листки с неслыханными словами:

«Самодержавнаго амператора, нашего великаго государя, Петра Федаровича Всероссийскаго и прочая, и прочая, и прочая.

Во имянном моём указе изображено Яицкому войску: как вы, други мои, прежным царям служили до капли своей крови, дяды и отцы ваши, так и вы послужити за своё отечество мне, великому государю амператору Петру Федаравичу. Когда вы устоити за своё отечество, и ни истечёт ваша слава казачья от ныне и до веку и у детей ваших. Будити мною, великим государем, жалованы: казаки и калмыки и татары. И которые мне, государю императорскому величеству Петру Федаравичу, винныя были, и я, государь Пётр Федаравич, во всех виных прощаю и жаловаю я вас: рякою с вершын и до устья и землёю, и травами, и денежным жалованьям, и свиньцом, и порахам, и хлебным правиянтам.

Я, великий государь амператор, жалую вас, Пётр Федаравич».

Эти тексты 60 лет спустя прочитает великий ценитель, Александр Сергеевич Пушкин: «Первое возмутительное воззвание Пугачёва к яицким казакам есть удивительный образец народного красноречия, хотя и безграмотного. Оно тем более подействовало, что объявления, или публикации Рейнсдорпа, были писаны столь же вяло, как и правильно, длинными обиняками, с глаголами на конце периодов».