Твой единственный брат - [45]

— Мать-то, наверно, заждалась тебя? — словно мимоходом спросил Олифер.

— Где ей! — отвлекся Генка. — Я ж для нее — в пионерском лагере. А лагерь он и есть лагерь: с забором. Никуда не водят, в обед спать заставляют…  Я там сказал, что мать заболела. — Он помолчал. — Да ты, дядя Олифер, не беспокойся. Они меня давно уже на рыбалку с ночевкой отпускают. А я тут еще и неделю не прожил. Отцу все равно, а матери некогда, у нее Галька с Валькой… 

— Сестры, что ли?

— Сестры.

— Близняшки?

— Ага. По четыре года им.

— А тебе сколько?

— Тринадцать в июне стукнуло, — это прозвучало так, будто Генка уже счет годам потерял.

Гудков только головой повертел, но ничего не сказал. Он вдруг подумал, что их береговое сооружение не так уж и надежно. После августа вода спадет, бревна лягут на дно, всосутся в глину. И если в сентябре опять зарядят дожди, вода пойдет поверх бревен, опять будет подмывать берег. Но Гудков надеялся, что Генка в сентябре уже не приедет сюда — школа отвлечет, и если что случится с домом, он этого не увидит.

Генка, видимо, почувствовал перемену в настроении Олифера. Он спросил:

— А почему те люди, твои знакомые, бросили дома?

— Эх, Генка…  Не они бросили. Скорей, их заставили бросить. Понимаешь, хватает еще у нас глупых голов — тех, кто спешит делать не подумав. Когда-то тут никто не жил и ничего не распахивал, потому что Амур разливался и затапливал эти луга. Но однажды несколько лет подряд высокой воды не было — такое случается. И кто-то сдуру заговорил, что, мол, климат меняется, дальше будет так же сухо, давайте использовать возможности. Решили это у себя в совхозе, покровителя в районе нашли, а со знающими людьми, с учеными не посоветовались. Луга стали распахивать, а здесь построили дома, поселили людей. Даже первые урожаи успели снять, и они были неплохие, ведь река удобряла эти места сотни лет. Но потом год за годом пошла большая вода. Можно было, наверно, успеть все вывезти по дороге, пока она сохранялась вдоль большой протоки. Так не поверили, посчитали первые наводнения случайностью. А потом дорогу в нескольких местах перемыло, поля залило. Едва людей успели вывезти на катерах. Так все и получилось, понял?

— Понял, — Генка опустил голову. — И все же они бросили дома.

— Ничего ты не понял! Что ж, гонять сюда баржи, разбирать и вывозить дома? Это, брат, в копеечку обойдется государству. Вот и с твоим домом — зря все это мы затеяли, — вырвалось у Олифера. Обругал себя, но — поздно.

Генка тревожно смотрел на него.

— Почему? — И столько боли было в голосу мальчишки, уже поверившего в этот день, уже успокоившегося, что Гудков не решился выложить вое сомнения.

— Видишь, дождь шпарит и шпарит, — пожал он плечами.

— А если еще песку, а, дядя Олифер? Мы же вдвоем… 

«Хватит в бирюльки играть!» — хотелось крикнуть Гудкову. Но он только покачал головой. Достаточно, с чего это он должен потакать разным глупостям? Реально надо жить, Олифер Гудков. Можно иногда размяться, но всему есть предел.

Генка, видимо, понял, отвел взгляд. Молчали долго. Гудков постепенно расслабился, чуть-чуть даже довольный своим отказом. Он приготовился сказать бодро: «Ну, пора на боковую!» Но не успел.

— А вы, дядя Олифер, тоже бросили тех ребят, — напряженным голосом сказал Генка.

— Каких ребят?

— Тех, из Кукуевки…  И про эти дома могли подсказать:

— Ну ты…  я смотрю, тоже знаток выискался, — возмутился Олифер. — Давай-ка спать, не тебе в таких вещах копаться.

Но заснуть не мог долго. Хотя и убеждал себя, что его вины никакой нет. Ну кто может предвидеть, что произойдет через десять лет? Что ж, сразу бить тревогу? Да и кому он мог сказать, что этим домам скоро придет конец? Только своим знакомым. А они простые работяги. Кто его послушает, кто он такой, чтобы указывать?.. Олифер ворочался на своем брезенте. Опять тяжело прорезалась неуютная мысль, часто посещавшая в последние годы, — слишком много скопилось вокруг него незавершенного, громоздкого, неуклюжего, и уже ничего не успеть, а потому он и бежит, бежит… 

Утром, когда Генка проснулся, Олифера не было. Генка вскочил, быстро натянул сапоги, плащ и спустился по лестнице. Но Гудкова не догнал. У мостка — большого дерева, занесенного поперек промоины, там, где у воды кончалась тропка среди тальника, — одна ветка была сломлена. Вокруг под ударами дождя танцевали узенькие серебряные танцорки, а по зеленым изнанкам поникших листьев этой ветки капли стекали медленно и тяжело.

На чердаке Генка обнаружил то, что в спешке не заметил. На брезенте, где спал Олифер, желтела кучка крупных помидоров, в целлофановом мешочке была молодая картошка, лежало что-то завернутое в газету. А рядом — записка: «Геннадий, не забудь проверить наш вал. Если подмывает, забей колья глубже. Может, что и выйдет из этой затеи. Возвращайся домой. Олифер Гудков».