Твой единственный брат - [42]

Генка неопределенно повел плечами, занятый помидором.

— Наверно, ищут — осторожно спросил Олифер.

Мальчишка опять не ответил.

«Да, — окончательно утвердился в своей мысли Гудков, — сбежал, а признаваться не станет. Но куда же ты, голубок, от меня денешься? И не таких обрабатывал».

Думать так Олифер, как он полагал, имел право. Когда-то почти окончил пединститут, несколько лет преподавал в школе биологию. И потом, во время своих странствий, сталкивался с ребятами то инструктором на станции юных туристов, то тренером на заводе, то опять в школе — физкультуру преподавал. Умел он сходиться с такими пацанами. Знал, что в этом возрасте одни ребята рано и как-то сразу взрослеют, становясь самостоятельными, а другие, — к сожалению, большинство — выламываются из переходного периода такими же лопоухими, и с ними приходится возиться до зрелых лет. Этот, кажется, к последним не принадлежал. Он все делал ловко, будто прошел хорошую выучку. «А что если его муштровали, и он поэтому сбежал? Хоть бы не молчал, паршивец».

— А тебе здесь не скучно? — спросил он.

— Да, — ответил Генка.

Гудков чуть не взвился. Что «да»? Да — не скучно или да — скучно?.. Кто же еще так говорил? Боже мой, его сын так говорил! Еще четырех ему не было, спросишь чего, а он как отрежет: «да» или «нет». Ничего лишнего. А ты гадаешь: все же да или нет? А потом разберешь свой вопрос по косточкам и поймешь суть. Долго Олифер приноравливался к этому, вслух даже удивление высказывал: мол, что за поколение растет — или — или, и ничего лишнего, Но это удивление для жены, про себя же радовался: и так вокруг одни слова, а дела мало. Но потом и печалиться стал: в пять лет ушел сын из-под его присмотра, воспитания. Его толковый молчаливый сын, перед которым Олиферу нередко было стыдно и за свою излишнюю, может, и безобидную, говорливость, и за жену, прямо на глазах превратившуюся из скромного, даже робкого существа в ловкую хваткую бабу. Гудков очень хотел, чтобы сына оставили с ним, но суд, конечно, решил в пользу жены. Сына было жалко. Так жалко, что пришлось уехать, иначе украл бы его. И кто знает, стал бы он странствовать, будь сын рядом?..

— Вы зря сюда — если на рыбалку, — наконец уже за чаем, видно, благодарный за помидоры, сказал Генка. — Заливает здесь все, уходить вам надо.

— Нет, я не рыбачить. Мне бы к заездку пробраться.

— К заездку? А что это такое?

— Как, не знаешь? Тут ведь недалеко, километров пять. Это въезд в озеро с реки.

— Я там не бывал. Да вы туда и не попадете.

— Да уж понял. А надо бы. Чага мне нужна.

— Чага?

— И это не знаешь? Какой же ты таежник? Ведь на Дальнем Востоке живешь. Отец, наверно, ружье имеет, на охоту бегает? — опять закинул удочку Олифер.

— Никуда он не бегает. Он сейчас отлеживается. — И, видимо, не желая углубляться в эту тему, Генка спросил: — А зачем вам эта чага?

— Это такой лекарственный отросток на березах, похожий на гриб. Помогает внутренности в порядке поддерживать. Я одной старой женщине обещал привезти, чага за заездком есть, там берез много. Я еще прошлый раз там чагу брал.

— Так вы недавно тут были?

— Ну да недавно…  десять лет уже прошло.

— Десять лет?..

— Вот именно. А ты знаешь, что тогда здесь, вот на этом самом месте, четыре дома было? А чуть ниже по протоке — еще шесть. И люди здесь жили.

— Куда же они делись?

— Уехали, наверно.

— И дома бросили?

— Бросили. Что ж им оставалось? В пожар и про штаны забудешь.

— Это не пожар, а вода, время есть…  Дядя Олифер, помогите мне, — наконец решился Генка.

— Что? Песок таскать? Да ты знаешь, сколько его надо, чтобы дом удержать? Тут еще работы на неделю, а если ливень не прекратится, то завтра к обеду дом поплывет! — Гудков и не заметил, как распалился, и теперь почти кричал.

Генка слушал, опустив голову.

— И на что он тебе сдался? Он твой? Да таких заброшенных домов — пройдись по селам, в любой вселяйся, люди только спасибо скажут.

— А вы вселялись?

Гудков осекся. Сказал глухо:

— Я — другое дело.

Генка встал, надел сапоги и плащ, перекинул мешки через плечо и стал спускаться, плотно прикрыв за собой дверцу чердака.

Олифер злился недолго. Он понимал, что здесь не простое упрямство. Когда-то ему, примерно в таком же возрасте, что и у Генки, врезали кастетом по губам. И он упал, оправдываясь перед собой тем, что их трое, что лежачего бить не станут. Да, их было трое, лежачего они бить не стали. Но дело в том, что удар был не той силы, чтоб падать. И с тех пор он словно что-то потерял. И падал уже нередко, всегда находя причины. Хотя и случалось, что мог удержаться, и держался. Но это бывало реже…  И сейчас есть причина, если дом сорвет наводнением, Генка будет вынужден вернуться к родителям. Но Олифер уже не мог согласиться с таким оправданием. Может, потом, если с домом удастся, он с Генкой поговорит… 

Он быстро спустился и пошел вокруг дома, внимательно осматривая его. Строили дом прочно, на каменном фундаменте. Но это-то в данной ситуации и могло подвести: если вода сделает промоину хотя бы под одним краем, — рухнет под собственной тяжестью. А сплошные деревянные дома стоят в воде до тех пор, пока не всплывут, хоть буксируй их на новое место. Значит, прежде всего надо спасать дом от промоины. А как?.. И тут Гудков заметил такое, что сразу побежал за Генкой.