Творения святого отца нашего Никифора, архиепископа Константинопольского - [164]

28. Итак, что же нужно сказать? Если бы они не знали, что дело так обстоит у христиан теперь, то почему издревле изготовлявшиеся язычниками и предлагавшиеся для почитания и поклонения изображения они считали скверными и гнусными? С божественною ревностью и всяким тщанием христиане благочестиво ниспровергали и разрушали их, предавали их огню и другими путями старались их уничтожить. Почему они так действовали? Не по ненависти ли и отвращению к богам, в честь которых были воздвигнуты изображения? С другой стороны, и язычники, когда хотели изготовить изображения каких-либо лиц, неразумно посвящали их богоненавистным, гнусным, стяжавшим постыдную славу, или же совершившим в жизни что-либо похвальное и мужественное. Существовали также у язычников изображения чтимых ими бесов, которые можно назвать идолами, чудовищными созданиями, исполненными лжи. Раз это так, то почему непозволительно воздавать почтение самим святыням по вере в первообразы и благоговению к ним, если только мы признаем их достойными почтения? Что честнее и достопоклоняемее тела Господня, которое в качестве причастия освящает приемлющих его с верою, а будучи изображено, исполняет благодати? Все это поклоняемо и чтимо среди христиан вместе с другими святынями. Но нечестивцы на эти непререкаемые положения возражают: «язычники мыслили по- язычески: это их изобретение; христианам же делать это непозволительно». Они не понимают, что это говорит, скорее, против них и, напротив, весьма свидетельствует в нашу пользу. Ибо почему христианам не почитать христианских святынь? У язычников все было исполнено лжи и обмана; наше же мы считаем и признаем истинным и действительно совершенным. Насколько истина выше лжи, настолько почитание наших святынь должно быть ревностнее и теплее. Речь о чувственных образах имеет такую достоверность или самодостоверность, что боговдохновенные отцы пользуются ею для изображения и наглядного уяснения других вещей и, между прочим, — божественной, преестественной и высочайшей всего премирной природы. Итак, не в приложении только к Богу честь, воздаваемая иконе, восходит к первообразу, но, как видно, и в приложении ко всему, что изображается. А если это так, то достойно и должно, чтобы христиане воздавали честь иконам Христа и святых, как досточтимым.

29. Если свойство подлежать изображению приложимо к вещам простым и несложным, и если сущность и достоинство образа таковы, что он проявляется и в божественной неизреченной природе и может представлять и уяснять сыновнее и естественное отношение Сына, через которое Он, изображая Отца и по существу, пребывает для Него своим близким, — то почему оно неприложимо к сложному, т. е. к сложной ипостаси Христовой? Именно ввиду этого для нас становятся понятнее и доступнее условия спасительного Его к людям пришествия, ибо мы сами сложны, материальны, перстны, и вследствие этого нуждаемся в материальном и чувственном, как привычном и близком нам, для яснейшего изучения и руководствования к тому, что выше нас. Если бы это было недопустимо, то славные вожди церкви не считали бы дозволительным, не сделали бы таких постановлений и определений и отвергли бы поклонение иконам. И зачем говорить о поклонении? Они не допустили бы совершенно изготовления изображений.

30. Из них некоторые даже сами воздвигали священные дома и устраивали священные кимелии, где, как видим, они начертывали и писали изображения. Так это было в их время. Даже определениями и божественными канонами они установили, чтобы воздвигались иконы Христа, — и, скорее, в человеческом виде, как более близком к действительности, чем в виде агнца. Этому мы можем научиться у древних богомудрых отцов, составивших шестой священный и святой собор; презрев всех их, нечестивцы обращаются к главе безбожия нечестивому Евсевию и к отцам, сочинения которых они извратили. Разжигаемые аппетитами безбожия, они собирают бредни из Манихейской и Арианской грязи — отдельные места и отрывки, исполненные всякой скверны и нечистоты, (из писаний) таких изгнанных из церковного сонма и с давних пор лишенных божественной славы, считавших Христа неописуемым, равно как и чуждым и иносущным в отношении к Родившему Его. К упомянутым мы прибавим Кирилла, защитника нашего дела и истины, и посмотрим, куда приводят их рассуждения об образе. Для меня было странно, если бы они не отвергли этого святого отца. В толковании на послание Апостола к Римлянам он говорит следующее: «Сына Своего, который родился от семени Давида по плоти, нарек, говорит апостол, Сыном Божиим в силе, по Духу Святыни, через воскресение из мертвых (Рим 1, 3–4). И мы наречены сынами, но не в силе, а удостоены сего звания по благодати; и только одною волею Бога Отца мы получили это благодеяние. Но с Эммануилом не так. Хотя Он родился от семени Давида по плоти и как один из нас считается Сыном Божиим по человечеству, однако Он есть сын по естеству в силе и истине; через Него всыновляемся и мы. И истинно говорится, что мы, обогатившись Духом Его во святом крещении, не укоризненно взываем к Нему: Авва Отче! Итак, в каком отношении образы стоят к первообразам, в таком и мы, сыны по всыновлению, стоим к Сыну по естеству, в силе, истинно свидетельствуемому в этом Отцом».