Творения - [22]

Как нежного отклика звук,

И первые вылетят птенчики

Из тихого слова «люблю».

1921

153 . "На родине красивой смерти — Машуке…"

На родине красивой смерти — Машуке,

Где дула войскового дым

Обвил холстом пророческие очи,

Большие и прекрасные глаза,

И белый лоб широкой кости, —

Певца прекрасные глаза,

Чело прекрасной кости

К себе на небо взяло небо,

И умер навсегда

Железный стих, облитый горечью и злостью^*.

Орлы и ныне помнят

Сражение двух желез,

Как небо рокотало

И вспыхивал огонь.

Пушек облаков тяжелый выстрел

В горах далече покатился

И отдал честь любимцу чести,

Сыну земли с глазами неба.

И молния синею веткой огня

Блеснула по небу

И кинула в гроб травяной

Как почести неба.

И загрохотал в честь смерти выстрел тучи

Тяжелых гор.

Глаза убитого певца

И до сих пор живут не умирая

В туманах гор.

И тучи крикнули: «Остановитесь,

Что делаете, убийцы?» — тяжелый голос прокатился.

И до сих пор им молятся,

Глазам,

Во время бури.

И были вспышки гроз

Прекрасны, как убитого глаза.

И луч тройного бога смерти

По зеркалу судьбы

Блеснул — по Ленскому и Пушкину, и брату в небесах.

Певец железа — он умер от железа.

Завяли цветы пророческой души.

И дула дым священником

Пропел напутственное слово,

А небо облачные почести

Воздало мертвому певцу.

И доныне во время бури

Горец говорит:

«То Лермонтова глаза».

Стоусто небо застонало,

Воздавши воинские почести,

И в небесах зажглись, как очи,

Большие серые глаза.

И до сих пор живут средь облаков,

И до сих пор им молятся олени,

Писателю России с туманными глазами,

Когда полет орла напишет над утесом

Большие медленные брови.

С тех пор то небо серое —

Как темные глаза.

<Октябрь 1921>

154 . Голод

Почему лоси и зайцы по лесу скачут,

Прочь удаляясь?

Люди съели кору осины,

Елей побеги зеленые…

Жены и дети бродят по лесу

И собирают березы листы

Для щей, для окрошки, борща,

Елей верхушки и серебряный мох —

Пища лесная.

Дети, разведчики леса,

Бродят по рощам,

Жарят в костре белых червей,

Зайчью капусту, гусениц жирных

Или больших пауков — они слаще орехов.

Ловят кротов, ящериц серых,

Гадов шипящих стреляют из лука,

Хлебцы пекут из лебеды.

За мотыльками от голода бегают:

Целый набрали мешок,

Будет сегодня из бабочек борщ —

Мамка сварит.

На зайца что нежно прыжками скачет по лесу,

Дети, точно во сне,

Точно на светлого мира видение,

Восхищенные, смотрят большими глазами,

Святыми от голода,

Правде не верят.

Но он убегает проворным виденьем,

Кончиком уха чернея.

Вдогонку ему стрела полетела,

Но поздно — сытный обед ускакал.

А дети стоят очарованные…

«Бабочка, глянь-ка, там пролетела…

Лови и беги! А там голубая!..»

Хмуро в лесу. Волк прибежал издалёка

На место, где в прошлом году

Он скушал ягненка.

Долго крутился юлой, всё место обнюхал,

Но ничего не осталось —

Дела муравьев, — кроме сухого копытца.

Огорченный, комковатые ребра поджал

И утек за леса.

Там тетеревов алобровых и седых глухарей,

Заснувших под снегом, будет лапой

Тяжелой давить, брызгами снега осыпан…

Лисонька, огнёвка пушистая,

Комочком на пень взобралась

И размышляла о будущем…

Разве собакою стать?

Людям на службу пойти?

Сеток растянуто много —

Ложись в любую…

Нет, дело опасное.

Съедят рыжую лиску,

Как съели собак!

Собаки в деревне не лают…

И стала лисица пуховыми лапками мыться,

Взвивши кверху огненный парус хвоста.

Белка сказала, ворча:

«Где же мои орехи и желуди? —

Скушали люди!»

Тихо, прозрачно, уж вечерело,

Лепетом тихим сосна целовалась

С осиной.

Может, назавтра их срубят на завтрак.

7 октября 1921

155 . Трубите, кричите, несите!

Вы, поставившие ваше брюхо на пару толстых свай,

Вышедшие, шатаясь, из столовой советской,

Знаете ли, что целый великий край,

Может быть, станет мертвецкой?

Я знаю, кожа ушей ваших, точно у буйволов мощных, туга,

И ее можно лишь палкой растрогать.

Но неужели от «Голодной недели» вы ударитесь рысаками в бега,

Когда над целой страной

Повис смерти коготь?

Это будут трупы, трупы и трупики

Смотреть на звездное небо,

А вы пойдете и купите

На вечер — кусище белого хлеба.

Вы думаете, что голод — докучливая муха

И ее можно легко отогнать,

Но знайте — на Волге засуха:

Единственный повод, чтобы не взять, а — дать.

Несите большие караваи

На сборы «Голодной недели».

Ломоть еды отдавая,

Спасайте тех, кто поседели!

Волга всегда была вашей кормилицей,

Теперь она в полугробу.

Что бедствие грозно и может усилиться —

Кричите, кричите, к устам взяв трубу!

Октябрь 1921

156 . Обед

Со смехом стаканы — глаза!

Бьется игра мировая!

Жизни и смерти жмурки и прятки.

Смерть за косынкой!

Как небо, эту шею бычью

Секач^*, как месяц, озарял.

Человек

Сидит рыбаком у моря смертей,

И кудри его, как подсолнух,

Отразились в серебряных волнах.

Выудил жизнь на полчаса.

Мощным берегом Волги

Ломоть лежит каравая —

Укором, утесом, чтобы на нем

Старый Разин стоял,

Подымаясь как вал.

И в берег людей

Билась волна мировая.

Мяса образа

Над остовом рта:

Храмом голодным

Были буханки серого хлеба.

Тучей

Смерти усталой волною хлестали

О берег людей.

Плескали и бились русалкой

В камни людей.

В тулупе набата

День пробежал.

В столицы,

Где пуль гульба, гуль вольба,

Воль пальба,

Шагнуть тенью Разина^*.

<Октябрь 1921>

157 . "Волга! Волга

Волга! Волга!

Ты ли глаза-трупы

Возводишь на меня?

Ты ли стреляешь глазами

Сел охотников за детьми,

Исчезающими вечером?

Ты ли возвела мертвые белки