Твое лекарство - [4]

Шрифт
Интервал

Он вздохнул и поставил стакан с чаем на край стола. Я молчал.

– Когда-то, – начал Джайвз, – я любил одну девушку. Быть может, я и сейчас люблю ее, и чтобы узнать об этом, мне и нужно попробовать это. Она была слабым человеком, и, наверное, ей ничего не оставалось, как только использовать свою слабость, чтобы выжить в том ужасном мире, какой представляет из себя повседневное существование необыкновенно страстной по темпераменту, до умопомрачения красивой и капризной девушки, в которой каменный голос матери с детства воспитал ту нерушимость женской добродетели, что оставляет подчас бедных созданий в заточении до конца дней, предъявляя к осаждающим крепость самцам сверхвысокие требования и гарантии счастливого, благосостоятельного и надежного супружества, каких в этом неустойчивом мире нет и, вероятно, и быть не может по причине случайности и бессмысленности самого человеческого существования. Неспособная до конца отдаться увлечению, Дина, как ее звали, доходя до последней черты, предавала своего поклонника, несмотря на мольбы, поцелуи и клятвы, и бросала его, оставляя себя еще более несчастной, чем он, ибо раз от разу все меньше и меньше верила в самую возможность продолжительности хоть сколько-нибудь счастливых отношений между мужчиной и женщиной. Не знаю, быть может, и мужчины часто предавали Дину, как она любила мне о том рассказывать в постели, но все же некоторые характерные черты в поведении человека, в его разговоре приводят нас к тому, что ты называем типическим, сопоставляя свой опыт от общения с разными людьми, и мне казалось, что я не обманываюсь, проявляя для себя характер Дины, как слабый и мятущийся, с неизменно появляющимся в конце каждой истории Демоном, с жестокой усмешкой низвергающим свою жертву вниз, за черту поражения и отчаяния. Предвидя печальный конец наших отношений, я решил разорвать их сам, несмотря на то, что сделал Дине предложение, и она должна была позвонить мне через день, чтобы договориться о встрече и дать ответ. Сам факт, что она отложила разговор и оставила себе день на размышления, а также и то, что я знал о ее жизни из слухов, без которых невозможно представить себе существование красивой женщины, привел меня к мысли, что она, конечно же, откажется, сделав из меня очередного идиота. Да и если этот брак состоится, думал я, то вряд ли он окажется счастливым, если она при каждой малейшей размолвке будет убегать к своей матери, жалуясь на мою черствость и бессердечность, как то не раз случалось за те несколько месяцев близости, которыми она дарила и одновременно травила меня, уезжая иногда со слезами на глазах среди ночи на такси к подруге, вместе с которой снимала в нашем городе двухкомнатную квартиру. И когда она позвонила, я снял трубку и сказал свое «привет» в ответ на ее «здравствуй» таким тоном, что ей ничего не оставалось, помолчав несколько секунд и не услышав с моей стороны ни одного слова, просто положить трубку. «Ну и слава Богу», – подумал я. Несколько дней я наслаждался свободой, которую даровал мне мой поступок, но потом странное, теснящее грудь чувство, что я безумно люблю Дину и, быть может, это последняя моя в этой жизни любовь, внезапно поразило меня как-то вечером, как это бывает, когда случайно услышишь мелодию, которая когда-то давно в молчании между тобой и твоей любимой, не называя, оставляла без тревоги и сожалений (без будущего и без прошлого) в той не объясняющейся самодостаточной вечности, что проскальзывает вдруг и остается вместе со вздохом, со взглядом женщины, что рядом с тобой, в случайном расположении вещей и предметов – книги, флаконы с тушью, лампа, картина… и, наверное, и является только той подлинностью доказательства твоего существования на этой земле, какую еще можно вымаливать потом у Бога. Пронзенный в самое сердце безумством своего поступка, я бросился звонить Дине, был, как помню и сейчас, первый час ночи, и жестокий голос ее подруги с редкими, выдающими искренность чувства вздохами, которыми она удерживала, вероятно, слезы, сказал мне, что Дина покончила с собой. В записке, которую подруга, вернувшись с работы, нашла рядом с ее телом, было означено разбудить, растолкать ее во что бы то ни стало, если позвоню я… Она приняла смертельную дозу веронала, и спасти ее могло только внезапное вмешательство в течение двух-трех часов после того, как она выпила эти таблетки. А если не позвоню, было приписано сбоку, то винить меня в ее смерти не надо, не надо мне о ней и сообщать, потому как мы едва знакомы, и выбор ее случаен.

Был уже поздний вечер, темно, и неясная тень ветки тополя, что рос внизу, под окном, слепо и бессмысленно бороздила стекло, покачиваясь вниз-вверх.

– А теперь, – сказал Джайвз, – настала и моя очередь.

И вдруг быстрыми движениями он и в самом деле стал выдавливать таблетки седуксена из блестящего брикета, в который они были запечатаны фольгой, и едва я успел опомниться, как целая горсть их оказалась в его ладони. Он лихорадочно поднес ладонь к губам и затолкал таблетки себе в рот. Я слышал звук, с каким он дробил и разжевывал эти смертельные кружочки.


Еще от автора Андрей Станиславович Бычков
Вот мы и встретились

«Знаешь, в чем-то я подобна тебе. Так же, как и ты, я держу руки и ноги, когда сижу. Так же, как и ты, дышу. Так же, как и ты, я усмехаюсь, когда мне подают какой-то странный знак или начинают впаривать...».


Голова Брана

«Он зашел в Мак’Доналдс и взял себе гамбургер, испытывая странное наслаждение от того, какое здесь все бездарное, серое и грязное только слегка. Он вдруг представил себя котом, обычным котом, который жил и будет жить здесь годами, иногда находя по углам или слизывая с пола раздавленные остатки еды.».


Тапирчик

«А те-то были не дураки и знали, что если расскажут, как они летают, то им крышка. Потому как никто никому никогда не должен рассказывать своих снов. И они, хоть и пьяны были в дым, эти профессора, а все равно защита у них работала. А иначе как они могли бы стать профессорами-то без защиты?».


Люди на земле

«Не зная, кто он, он обычно избегал, он думал, что спасение в предметах, и иногда, когда не видел никто, он останавливался, овеществляясь, шепча: „Как предметы, как коробки, как корабли…“».


Имя

«Музыка была классическая, добросовестная, чистая, слегка грустная, но чистая, классическая. Он попытался вспомнить имя композитора и не смог, это было и мучительно, и сладостно одновременно, словно с усилием, которому он подвергал свою память, музыка проникала еще и еще, на глубину, к тому затрудненному наслаждению, которое, может быть, в силу своей затрудненности только и является истинным. Но не смог.».


Б.О.Г.

«Так он и лежал в одном ботинке на кровати, так он и кричал: „Не хочу больше здесь жить! Лежать не хочу, стоять, сидеть! Есть не хочу! Работать-то уж и тем более! В гости не хочу ходить! Надоело все, оскомину набило! Одно и то же, одно и то же…“ А ему надо было всего-то навсего надеть второй носок и поверх свой старый ботинок и отправиться в гости к Пуринштейну, чтобы продолжить разговор о структуре, о том, как вставляться в структуру, как находить в ней пустые места и незаметно прорастать оттуда кристаллами, транслирующими порядок своей и только своей индивидуальности.».


Рекомендуем почитать
Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.


Упадальщики. Отторжение

Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.


Ночная радуга

«Легкая, я научу тебя любить ветер, а сама исчезну как дым. Ты дашь мне деньги, а я их потрачу, а ты дашь еще. А я все буду курить и болтать ногой – кач, кач… Слушай, вот однажды был ветер, и он разносил семена желаний…».


Прозрачная земля

«Вагон качало. Длинная светящаяся гирлянда поезда проходила туннель. Если бы земля была прозрачна, то можно было бы видеть светящиеся метрополитенные нити. Но он был не снаружи, а внутри. Так странно смотреть через вагоны – они яркие, блестящие и полупустые, – смотреть и видеть, как изгибается тело поезда. Светящиеся бессмысленные бусины, и ты в одной из них.».


Самурай

«Исследуя свою свободу, я вдруг однажды понял, что я исследую свою смерть. Как и многие, я не хотел жить в этом мире……у меня был друг, которого я действительно любил и которого я, наверное, возьму с собой на небо.».


Это рекламное пространство сдается

«Захотелось жить легко, крутить педали беспечного велосипеда, купаться, загорать, распластавшись под солнцем магическим крестом, изредка приподнимая голову и поглядывая, как пляжницы играют в волейбол. Вот одна подпрыгнула и, изогнувшись, звонко ударила по мячу, а другая присела, отбивая, и не удержавшись, упала всей попой на песок. Но до лета было еще далеко.».