Твёрдость по Бринеллю - [76]

Ваня смущенно засмеялся:

— Вовка мой друг…

— Был, — ответила Вера. И притянула к себе его голову за буйные кудри.

1996

Танец в домашних тапочках

У Марины были гости — отмечали день памяти недавно умершей коллеги, и почему-то у нее. И вдруг — фантастика: телефонный звонок. И у телефона — ОН. Первая, так сказать, ее любовь. Если быть точной — и последняя. Единственная, в общем. Звонит. В кои-то веки! Номер где-то разузнал. Говорит так, как будто только вчера звонил, а ведь расстались… пятнадцать лет назад:

— Я тут на дачу собрался. Могу прокатить.

Марина — закоренелый скептик. Дача… Интерес известен, замысел понятен. Странно вспомнить — об этой фразе она почти мечтала, лишь бы ее услышать… пятнадцать лет назад. Даже стишок в отчаянии сочинила:

Пугаюсь я внезапности мечты:

А вдруг услышишь ты и вдруг — примчишься?

И не забудешь принести цветы,

И о любви сказать не побоишься…

Тогда — умчимся в дремлющую глушь!

Пусть там свершится таинство земное:

Ты будешь мужем мне, ничейный муж,

А я впервые сделаюсь женою.

Мечту мою ты, знаю, угадал

И за окно глядишь, где месяц светел…

Но никогда ты так не поступал

И не придешь, теряя все на свете.

И тут неожиданно — как током, хоть, если признаться, и приятно: исполнение сказки! Но… поздно. И поэтому звонок проходит мимо сознания, не задевая его, поэтому Марина отвечает своему бывшему богу, как надоевшему приятелю:

— Сейчас мне некогда… И вообще вечер у меня занят.

(Что соответствует истине и тому, что Шурик сегодня в ее планы не входит). Без боли в сердце кладет трубку.

И три дня ходит под впечатлением: позвонил! Вспомнил! Не забыта!.. Но что ему надо? При чем тут дача? Видала это сооружение, друзья показывали. Но никуда она с ним не поедет! С чего он взял? Просто, видно, затмение нашло. Семнадцать лет назад — все дела бы бросила, задрожала, дыхание б остановилось: любимый позвал! А сейчас — поезд ушел, зачем что-то ворошить? Ей этого не надо. А почему надо ему? Бес — в ребро?

Через неделю Шурик снова позвонил. «Поедем на дачу». — «Не знаю. Позвони позже.» А позже к ней снова завалились гости, и она, никуда ехать не собиравшаяся, на следующий его звонок отвечала уже почему-то извиняющимся тоном: «В следующий раз», — хотя никакого следующего раза быть не могло, и могла она только, мысленно, показать ему «фигу», по старинке, — от этой привычки она еще не успела избавиться.

Но он, как видно, оставлять ее так просто не хотел и был на удивление напорист и постоянен, в отличие от себя же, молодого. Оставив на время вопрос о даче, он вдруг пригласил ее в кино, да еще в кинотеатр, ближайший к его дому. «Хм… — засомневалась Марина. — Ему что, все равно, с кем его увидят в кино знакомые? (Она не знала, что его сверстники по кинотеатрам давно не ходят…) А где же жена? Уж не дома ли сидит?»

Но кино — это не дача, можно было дать согласие. И, придя почти в совершенное равновесие, Марина отправилась к кинотеатру.

Пришла она почему-то рано, с необычным и удивительным подъемом в душе — свидание! — и, увидев у входа знакомого, совсем юного мальчика, но приметно-высокого такого, проболтала с ним минут пять. И вдруг видит: идет. Ага, необходимые меры предосторожности все же приняты: на нем старый, еще той давности, тулуп, а не обычное его пальто. Да и кинотеатр — из наименее посещаемых… Подошел, неодобрительно стрельнул глазами на мальчика — Марина только хохотнула про себя: «Смотри, смотри, он тебе в сыновья годится… Впрочем, и мне, пожалуй, тоже… Тем забавнее». Мальчик откланялся, тоже неодобрительно посмотрев на дядьку в папахе, и они вошли в зал.

Картина оказалась поганой. Ну что ж. Время провели, хоть и без пользы. Все равно Марина в кино уже полгода не выбиралась — не с кем ходить, а одной лень.

Потом он чинно довел ее до дома, о чем говорили — Марина не запомнила: просто о пустяках, о детях может быть. У него две девчонки, у Марины две; он своих поминал — Марина старалась пропускать это мимо ушей; она про своих что-то говорила — но знала, что его, как любого родителя, тоже только свои дети интересуют. У крыльца ее они расстались, раскланялись, а спать Марина легла, как будто и не было ничего.

С тех пор Шурик звонил, не забывал.

Не прошло недели — снова приглашение на дачу. Отказываться было уже просто неудобно. «А что: от меня убудет? Съезжу, посмотрю. Из любопытства. Вольностей, естественно, никаких — он мужик, как помнится, не нахальный, и даже наоборот, а я сама к нему на грудь за гору золота не брошусь — ничем не заслужил. Отчего б не съездить? Развеяться хоть.» Согласилась.

Вот едут. Ночь на дворе, снег блестит, а они — куда-то в лес. Одни. Марина старалась думать только о дороге — нейтрализовать сразу любые попытки воспоминаний, да память и сама осторожничала: ничего «лишнего» не выдавала. Вот Шурик, он ведет машину, они едут на дачу, а о прошлом — ни гу-гу. Все забыто начисто. Так нужно. Потому что нужно еще жить.

А сердце: тук-тук-тук… Что там, впереди? Вдруг — бросится на колени перед ней: «Любил всю жизнь, люблю, но… долг чести, не мог иначе…» Нет, это мечты. Он не таков. У него все на полунамеках. Мол, как хочешь понимай, а в случае чего и отказаться можно: «Не имел этого в виду, не так поняла…» Тогда — может, так: обнимет… Нет, объяснения не представить даже. Но полунамеков она больше не примет. Хватит. Только все начистоту, открытым текстом, так сказать.