Твердая порода - [87]

— Что случилось? Почему опять разбрелись?

— Мутгарая нет, мастер!

— Опять пропал? Ну, этого Мутгарая!..

— Наверно, он не придет, мастер, — сказал Кадермат со вздохом. — Он ведь давно не с нами…

— Конечно, не придет! — загалдели вокруг буровики. — Разве он оставит молодую жену? Разве он теперь бросит любимый комбайн, который вчера веялся ремонтировать?

— Да, друзья! Наверно, для нас Мутгарай — отрезанный ломоть, — сказал Зубаиров и задумался. — Но неужели он даже попрощаться не придет?

— У меня, мастер, такое предложение, — в круг вошел Фархутдин в неизменной своей кепочке набекрень. — Принимая человека в разведку, нужно проверять. Первое: внимательно смотреть паспорт. Главное условие, чтобы человек был холостяком. И, если холост, пусть публично поклянется никогда не смотреть на девушек. Разведчик не должен жениться, создавать семью, плодить детей, иметь свой дом, ходить в театр и так далее. Настоящий разведчик обязан отказаться от всего земного, все человеческое должно быть ему чуждо!

Однако Зубаиров не был настроен шутить.

— Нужно сходить за ним на квартиру!

— На какую квартиру? Скажи — домой!

— Ну, домой. Все же мы столько вместе…

Когда уже машина разворачивалась в сторону Язтургая, кто-то крикнул:

— Мутгарай! Ну, чудеса!

Верно, чудеса. В снежной пыли мчался серый жеребец, запряженный в расписную кошевку. Рядом с сияющей Фаридой восседал Мутгарай, а кучерил сам председатель колхоза Галлям.

— Ох, и умеет этот Мутгарай устраиваться! — восхитились разведчики. Напополам разрезав толпу, сани остановились у автобуса. Даже конец оглобли стукнулся о борт машины, а конь, закинув назад голову и трепеща розовыми ноздрями, победоносно заржал.

Все трое одновременно спрыгнули с саней.

Чуть подвыпивший Галлям подошел к Зубаирову.

— Ты прости его, мастер. Задержались. Я виноват. Как-никак — он зять нашего села. И хоть ругай, хоть бей принародно — уговорил я Мутгарая остаться… Не знаю, как там на нефти, но комбайнер он высшей марки. Нам очень нужен такой человек… И у него тут семья… Отдай его нам! Что скажешь, мастер?

Все смотрели на Мутгарая, который, пощупывая зачем-то свои карманы, робко приближался к Зубаирову. Вот виновато улыбнулся, достал растрепанную бумажку.

— Прости меня, мастер… Вот заявление… Давно написал. В нем все сказано.

— Ну что ж, если так, — Зубаиров сунул бумажку в карман. — Честно сказать, я этого ожидал.

Мастер посмотрел на Фариду, стоящую за Мутгараем, и буровики тоже вытянули шеи, наблюдая, с какой мольбой и надеждой смотрит она на Зубаирова.

— Ну, ваша взяла! — засмеялся Зубаиров и протянул руку Фариде, потом Мутгараю, Галляму, наконец. — Желаю всем вам счастья! Прощайте.

Буровики оживились, обступили Мутгарая и Фариду.

— Ты уж не подводи бригаду, Мутгарай! За всех нас тут поработай!

Тин-Тиныч, прижимая ладони к груди, горячо доказывает что-то Вале, потом целует ее и бежит к автобусу, но вот возвращается и начинает махать руками — кажется, читает стихи на прощанье.

Зубаиров с Райсой передают маленькую Лялю из рук в руки.

— Скажи, дочка: «До свидания, папа!» Скажи: «Не болей, папа, холосо лаботай»…

— Матери скажи, дочка, чтобы не задерживалась в Язтургае. Там, скажи, папа по нас скучает…

Но вот и Зубаиров забрался в автобус, приказал шоферу трогаться.

…Прощай, Язтургай, со своими приземистыми низкими домами, сбегающими к реке по склону горы, со своими узкими улицами и тесными переулками, березами в Калиновой роще, берегами Сагындыка, полями и лугами, балками и оврагами!

Прощай, простое татарское село с твоим добродушным Хафизовым, который так радуется всему новому, зачем-то перекладывая эту радость в сухие газетные слова, с твоим сумасбродным Галлямом, который ни о чем знать и слушать, кроме своего колхоза, не желает, прощай вместе со всеми твоими стеснительными, но острыми на язычок девчатами…

Никогда не уйдут из нашей памяти дни, когда вы, язтургайцы, делились с нами своим жильем и своим хлебом в тревожные и беспокойные дни ожидания главного, никогда не забудется день, когда ударил из недр черный фонтан — цель, смысл, вершина труда нашего…

Тин-Тиныч(качает головой, удивляется самому себе). Опять ты едешь, Валентин Валентинович? Где твоя клятва — дальше Язтургая никуда не ехать? Ты вообще-то зачем в этих краях? Искать Валю! Ну, нашел. А куда же ты еще дальше собрался? Почему не поехал следом за Валей? Да, Тин-Тиныч, жизнь, оказывается, не так проста, как ты полагал! И Валя оказалась не такой, как ты думал, чтобы сразу за тобой побежать. Все еще смотрит на мое поведение, все еще испытывает. Давай, милая, испытывай, я выдержу! Только будь моей!.. А нефтяником я, пожалуй, так и останусь. В техникум заочный надо или на курсы повышения. Валя говорит, что с десятилеткой сразу примут…

Сапарбай(мысленно обращаясь к сидящей рядом с ним Кариме). Ты все меня дразнишь тем калымом, Карима. Разве я виноват? Если у нас был такой обряд, собирал и я… И Райхана была хорошей, красивой девушкой… И смелой, не то что я. Нет, вы, нугаи, ничего об этом не знаете!.. А я, я уже сам понял все… Хочешь, Карима, я все свои деньги тебе отдам? Нет, не как калым, а просто так! Куда я теперь буду их девать? Они честные, и ты держи их у себя. Не смейся, Карима, не смейся!..