Турково-Саратовские рассказы - [49]

В память об этом событии, мы все речные прогулочные теплоходы стали называть не иначе как «Ягода-малина».

* * *

Вообще, проведя в Саратове не так уж много лет, я неоднократно попадал под сильный ветер. Но, в основном, это случалось на пляже.

Там мы вставали с раскинутыми руками и поднимали старое покрывало, на котором лежали. Ветер всегда был настолько силен, что это покрывало лежало на нас, стоящих, и не падало вниз. А за такой, «живой стеной», умудрялись спрятаться человек десять, у кого с собой такой большой подстилки не было. На пляже, в основном, страшен не ветер, а песок, гонимый им. Он жестоко сечет кожу, как пескоструйная очистка, а из длинных и пышных женских волос его вообще не вычесать.

У меня как-то хватило ума обернуться, чтобы посмотреть — как ветер гонит песок на нас. За что я поплатился одним глазом. Нет, конечно, глаз не ослеп, но его запорошило так, что потом мне дня трибыло больно его открывать. Никакие чайные примочки не помогали. Так я и ходил с закрытым.

Видел как пара молодых спряталась от ветра в пляжную кабинку, размером меньше деревенского сортира. Так ветер не просто повалил ее, а еще и покатил по пляжу. Крики несчастных были громче ветра и хорошо нам слышны. Еще бы — каркас у этой штуки — металлический и, наверное, намял им нещадно не только бока.

Неоднократно на пляже веселились небольшие смерчики, очень похожие на привидения, неожиданно вырастающие из песка, двигающиеся и непрерывно меняющие свою форму. Фантазия могла нарисовать, и женщину в длинном платье, и мужчину, завернутого в саван, и танцующую змею. А один раз смерч был очень большой и прошел прямо через нас. На какой-то момент ветер стих и покрывало чуть было не свалилось, но мы успели его удержать. А вокруг нас все летало по кругу, как будто бы мы стояли в центре громадной карусели. Окурки, бумажки, листики, песок — все вращалось, если не ошибаюсь, против часовой стрелки, понемногу поднимаясь ввысь. Но это было совсем недолго — смерч пошел дальше, обдав нас сверху мелкой пылью. Ну совсем-совсем мелкой — не песком.

Еще раз, ветер поймал нас почти на самой середине старого саратовского моста. Мы видели приближение непогоды и решили проскочить, но не тут-то было — ветер обогнал нас. Там было совсем жутко — на большой высоте, в двух шагах от решетчатого парапета сквозь который просвечивала где-то там внизу Волга. Мост и так качающийся от каждого проехавшего грузовика или автобуса, заплясал под ногами хуже палубы корабля. Это действительно так, поскольку палуба кренится и качается, но делает это достаточно плавно. А мост — дергается и подпрыгивает как шальной. У меня было желание лечь, прямо на мостовой, за высокий бортовой камень, но, на наше счастье, весь транспорт остановился. И в двух шагах оказался автобус, водитель которого, от излишнего человеколюбия, естественно, двери не открыл. Но за его громадной «спиной» урагана мы почти не почувствовали. Только заболели морской болезнью. Ибо нас потом минут двадцать подташнивало.

И вообще — может меня подводит память, но мне кажется, что был какой-то год и месяц, когда шквалы проходили по Волге практически каждый день, где-то около трех часов дня, как летняя гроза.

И раз уж разговор коснулся пляжа, замечу, что меня, как московского жителя, весьма удивил тот факт, что песок на пляже может быть не просто горячим, а обжигающим ноги. В Москве это принципиально невозможно, но Саратов не бог весть какой юг, скорее наоборот — не совсем Север. Ирина взяла мне шлепанцы, когда первый раз повела на пляж, но я отказывался, говоря, что они мне не нужны. И как же хохотала она надо мной, когда я, ступив на песок, завопил и начал прыгать с одной ноги на другую.

— Ты права! Давай тапки!

38 градусов по Цельсию

Я великолепно переношу тепло, несмотря на то, что всегда был достаточно полным, а народная молва приписывает толстякам скорый тепловой удар. Наверное оттого, что один мой дед — запорожский казак, житель более теплой страны.

Но, как говорится, всему бывает предел.

В этой стране мне два раза приплохело в жару — один раз, когда на Волгоградской ГЭС меня опустили метров на пятнадцать в шлюз на маленьком «Метеоре»74 и создалось впечатление, что после спуска воды образовался вакуум и дышать стало нечем. Хотя на самом деле — жутко поднялась влажность, когда на жарком солнце, стали обсыхать высокие и длинные стенки шлюзовой камеры, к тому же все покрытые вонючими водорослями. Я с завистью глядел на стоящий рядом туристический лайнер, потому что его верхняя палуба была вровень со стенкой шлюза и там гоношился народ, разглядывая, фотографируя, веселясь. А я задыхался испарениями и солярочным дымом, в узком промежутке между стеной шлюза и бортом теплохода на глубине двадцати метров.

Второй раз я перегрелся и в более северном Саратове.

По маршруту Третьего трамвая, идущего на Шестую Дачную был какой-то военный завод, где на административном здании располагался, уникальный в те годы, цифровой термометр. Целую неделю мы ездили мимо него на пляж и читали цифры — 32, 33, 31, 34, но не более. Ирина говорила, что эти цифры ложь и истинную температуру скрывают, потому что в Законе о труде, была статья о сокращении рабочего дня или дополнительной оплате за работу в жару75. Хотя наш, домашний, термометр, установленный правда в тени, показывал ту же, а порою, и более низкую температуру.