Турково-Саратовские рассказы - [36]

К чести рулевого, отмечу, что он настолько точно рассчитал скорость перегруженного теплохода, что удара о причал, которого я больше всего боялся, не было. Судно остановилось в полуметре от него и затем его подтащили чалками…

Я вышел на берег — утренник острых ощущений закончился. Можно было вольготно и глубоко вздохнуть — выжили!

С тех пор я зарекся не лениться и не иметь дело с жадными и глупыми людьми. Поэтому во всех своих предприятиях я старался не использовать труд наемных рабочих.

Много лет спустя я решил посчитать, за какую сумму моряки решили продать свою душу дьяволу и погубить столько народа, да и самих себя. Оказалось, что их души (как это обычно бывает) не многого стоят. Билеты были по 15 копеек. Даже если они загрузили 400 человек, то эта сумма составит 60 рублей! И это на четверых (рулевой два матроса, моторист). Двенадцать рублей на человека — двенадцатая часть моей инженерской зарплаты!

Последствия крема для загара

Женщинам, родившимся и выжившим в СССР, посвящается

В советской стране плохо было всем — и взрослым, и детям, и мужчинам, и женщинам. Но, если дети, пусть даже и понимали разницу между немецкой машинкой или итальянской куклой и жалкими советскими поделками (не подделками!), но их, в какой-то мере, успокаивал тот факт, что скоро они вырастут и игрушки будут ненужны. Можно немножко потерпеть. Глупые! Они не понимали, что вещи для взрослых были порою более уродливыми, чем для детей. Легче всего было мужчинам, которые, вообще-то, сами по себе, достаточно неприхотливый народ. Прошедшие армию, безропотно ходили в омерзительных семейных трусах, рваных носках и стоптанных ботинках, считая это за большую радость, по сравнению с портянками и кирзовыми сапогами. А вот женщины…

Женщины в СССР находились в самом ужасном, в самом униженном и обиженном состоянии. Рожденные, чтобы привлекать и соблазнять, они не могли об этом даже помышлять в грубом советском белье и кофточках из «веселенького» (над которым обхохочешься) советского ситца. Я уж не говорю про женские пальто, трудно отличимые от солдатских шинелей и сапоги «Дойдем до Берлина»60…

Некоторые женщины от всего этого замыкались в деторождении, поедании салатов с майонезом, семейных праздниках с бутылочкой на столе, понемногу опускаясь и опускаясь, но… не все! Другие любыми правдами и неправдами старались не отставать от своих зарубежных современниц, пытаясь, либо купить (у кого были деньги), либо сварганить собственными руками то, что они видели в зарубежных фильмах.

Мне кажется, что именно женщины и опрокинули власть рабочих и крестьян, поскольку не хотели быть, ни работницами и ни крестьянками, а хотели быть — Женщинами (именно так — с большой буквы). Ведь именно женщинам инициировали спекуляцию — вспомните (начало и середина 60-х) — спекулировали в основном одними женскими вещами и предметами домашнего уюта. Да потом появились, и джинсы, и шариковые ручки, и магнитофоны, но трусики, лифчики, комбинации шли намного-намного легче. В начале 80-х единственная мужская вещь. которую я мог перепродать — разухабистый одеколон — и то исключительно под 23 февраля. В другие дни никто бы его за такие деньги не купил. Да и то — покупали его, по большей части, не мужчины, а жены для своих мужей!

Цеховики шили практически только женские вещи — платья, блузки, юбки, туфельки.

Но не все, продаваемые спекулянтами, товары были хороши, зачастую среди них встречался откровенный хлам, когда, например, удавалось на фабрике сэкономить упаковку или собрать возвратную тару61.

Вот об этом сейчас и пойдет речь.

В Москве на большинстве предприятий были постоянные торговцы, которые побаивались продавать брак. Они прикармливали руководителей и спекулировали открыто никого и ничего не боясь. Особенно это процветало на режимных предприятиях, которых в те годы было пруд пруди, поскольку ОбхСС и менты туда не был вхожи.

В провинции — все было по-другому. Там по предприятиям сновали какие-то мигрирующие коробейники, продающие невесть что, поскольку покупали это невесть кто.

В тот год, я поздно приехал в Саратов — наверное, в начале июля. Иринка, как обычно, к моему приезду, взяла отпуск и первым делом рванула со мной на пляж, поскольку, она была, выражаясь ее же словами — «синяя как магазинная курица».

Как только мы расположились неподалеку от воды, у Ирины в руках возникла яркая желтая пластиковая бутылочка. Я с удивлением глянул на нее. Пластик, в те годы, в СССР был большой редкостью! А тут еще и такой яркий сочный цвет! Иринка ответила, что это крем для загара, который она у кого-то, где-то купила, от сильного желания побыстрее загореть.

Я стал разглядывать пузырек и единственное, что смог на нем разобрать — изображение солнышка с лучиками и, кажется, раскрытый шезлонг. Ни единого слова по-человечески я не нашел. Язык на котором написан текст, был явно из варварских, не напоминая собой ни английский, ни немецкий, ни тем более французский. Ирина уверяла, что это прибалтийское производство. Хотя надпись «Made in не наше» я так нигде и не нашел. Удвоенных гласных было мало, окончание «s» встречалось редко — получалось, что Латвия.