Турково-Саратовские рассказы - [26]

И как не стремимся мы вперед, как ни стараемся приобрести, что-то новое прогрессивное, чтобы, хотя бы на карачках, но вползти в будущее, нет-нет, да и дадим себе слабинку — притащим старинные вещи или порядки.

Вот так и мы — выросшие при электрическом освещении, в особенных случаях, чтобы подчеркнуть торжественность момента, возвращаемся назад, к свечам. Совершенно на задумываясь над тем, что наш, уже много лет как, электрический мир, попросту не приспособлен для этого. А главное — наше сознание ушло уже далеко вперед от этого, следствием чего становится порча мебели и одежды, ожоги, пожары и прочие неприятности.

Свечи, по жизни, я всегда недолюбливал и боялся — опасность незащищенного огня ясна любому, кроме совсем-совсем глупых людей. Но вот какие подвохи таит в себе, казалось бы защищенный, огонь от керосиновой лампы я толком и не представлял. До тех пор, пока…

…пока не приехал в Турки. В маленьких городах, равно как и в деревнях, электроснабжение всегда не на высоте. То мощность падает, а то и вообще отключается, особенно в непогоду.

В тот день весь вечер вокруг поселка ходила гроза, как кот вокруг сметаны. Традиционно для наших широт, что гроза собиралась весь день. То неожиданно хмурилось, то невесть откуда налетал свежий ветер, разгоняя солнечное марево, но буквально через минуту-другую все возвращалось на круги своя. Становилось снова солнечно, снова тепло и даже жарко. Но после обеда на горизонте замаячила темная полоска — верный признак будущей грозы. Она будто бы играла с нами — темная полоска перемещалась, то влево, то вправо, то становилась шире и темнее, то почти исчезала совсем, оставляя легкую облачность на самом краю горизонта. Творилось то, что называется в народе: «гроза играет».

Но все рано или поздно заканчивается. Часам к восьми грозе наскучило дурачится и она разразилась таким ветром и таким ливнем, что крыша загудела от дождевых струй, а окно затянуло молочной пеленой, будто бы туманом и изо всех щелей потянуло холодком. Потом громыхнуло, затем еще раз и еще… Гром становился все громче, а молния все ярче. Темнело… вечер заканчивался, а гроза продолжалась. Мы в доме зажгли свет и от этого за окном сразу стало совсем темно.

Сверкнула молния, озарив нашу комнату через маленькое окошечко после чего за окнами посветлело, причем как-то резко. Я даже сразу и не понял, что это выключился электрический свет. Судя по всему — молния, несмотря на громоотвод, попала в трансформатор, который висел на столбе прямо за нашим домом. Довольно распространенное явление.

Хоть я и был знаком с электрикой, но даже при наличии изоляционной штанги, в такой дождь, да и даже после него в жуткую сырость, соваться к рубильнику было бы настоящим самоубийством. Поэтому я решил, что нашей улице пора ложится спать, а сам вышел на террасу, поскольку заметил, что ливень стал ослабевать и скоро превратится в небольшой дождичек.

Я стоял и смотрел на свой огород, залитый водой, похожий на большую грязную лужу, на загончик для скота и думал — наколько же быстро все сохнет здесь — на стыке Саратовской и Тамбовской областей, в отличие от моей Москвы. Ведь после такого ливня у нас неделю бы не высыхала грязь, а здесь — завтра проснусь и не узнаю огорода — будет такой же как и в прошлое утро и лишь чуть-чуть влажная земля напомнит о прошедшей грозе.

Пока я, таким образом, рассуждал, стало совсем темно. Я забурчал, что вот электричества нет — спать еще рано, будь свет можно было малость и почитать. На что Иринка ответила, что есть заправленная керосиновая лампа, которой мама иной раз пользуется, когда в темноте выходит на улицу. Ведь в то далекое время, хоть фонарики и продавались, но батареек было не сыскать. Даже работникам Райпо.

Мы взялись ее искать и скоро, пыльная от долгого неиспользования, керосинка была водружена на стол. Это была настоящая керосиновая лампа столетней давности. Наверное она помнила иринкиного пра-пра-прадеда. В моем доме были керосинки, переделанные мною еще в десятом классе под электролампы. Но они были современные (то есть 1975 года выпуска). А эта штуковина, потемневшая от времени, прожила долгую жизнь. Она освещала избу еще в те годы, когда здесь никто и не помышлял о электричестве. Светила сквозь ужасы Великого Октября и Гражданской войны, и в разгул НЭПа, и в предвоенную голодовку, и в войну, и в послевоенную голодовку, и только буквально последние лет двадцать ушла на заслуженный отдых.

Хорошо, что у нас был какой-то чистящий порошок и мы в кромешной темноте, наощупь, начистили ее до свинячьего хрюканья. Я снял стекло и торжественно зажег лампу. Слабый огонек занялся и осветил террасу. Фантастика — от этого желто-желтого света неожиданно стало значительно теплее, по углам заметались длинные загадочные тени. Мы не привыкли к такому освещению — обычно горит верхний свет или настольная лампа с абажуром. Теней почти нет и, даже если есть — они статичны…

А здесь — огонек стоящий на столе, непрерывно меняющий, и яркость, и форму, превратил нашу террасу в театр теней. Минут пять мы просто любовались как колышутся наши тени на стенах, особенно, когда мы двигались. Удивительное зрелище. Но спустя некоторое время лампа разгорелась и стала светить ровнее, тени перестали колыхаться, но лампа слепила глаза. Убавить яркость фитилем не удалось. Вот прибавить — запросто. Фитиль был широкий, рассчитанный на сильный свет. Мы порылись на полках и нашли металлический абажур.