Турково-Саратовские рассказы - [16]

И вот я, в очередной раз, начал кормить кур. Все было как всегда — птицы жались около двери курятника, дожидаясь пока я закончу рассыпать корм, на полдороге стоял петух — как верный страж своего курячьего народа и только лишь одна, слишком проголодавшаяся курочка, решила насытится вперед других. Она двинулась вдоль штакетника и подкралась к зерну с противоположной петуху стороны, оказавшись между мною и калиткою.

Заметив ее, я, инстинктивно, как будто бы кормлю московских голубей, швырнул пригоршню комбикорма в ее сторону. Непростительная ошибка! Я забыл о том, что здешние куры меня дико боятся. Расценив мое движение отнюдь не за жест доброй воли, курица шарахнулась в сторону калитки, закудахтала, подпрыгнула, замахала крыльями и, подхваченная, непонятно откуда взявшимся, довольно сильным порывом ветра, перелетела через штакетник в огород, оставшись в полном одиночестве. Между ней и стаей, а в особенности, петухом стояла довольно высокая преграда.

Курица, не надеясь на свои летные способности, со всех ног рванула вдоль штакетника, видимо, в надежде найти в нем какую-нибудь лазейку, чтобы проскочить на скотный двор. Напрасно! Калитку я всегда плотно закрывал, проверял и перепроверял, после того, как у меня в огород убежали свиньи, а в заборе дыр не было.

Иринка, увидев очумело несущуюся курицу, ринулась ей наперерез, размахивая руками, как бы показывая в каком направлении та должна взлететь, чтобы снова вернуться к своим. Но курица, обезумевшая от ужаса, ничего не понимала и, проскочив мимо Иринки, понеслась как угорелая дальше вдоль штакетника прямо к входной двери. Уж не знаю как так получилось, но дверь в тот момент была приоткрыта, что позволило курице выскочить на улицу. От неожиданности увиденного (а она никогда, за всю свою недолгую куриную жизнь, не покидала пределов скотного двора), кура резко остановилась и это был самый удобный момент, чтобы схватить ее, но… в этот момент взволнованный петух, заметив исчезновение одной из своих несушек-потаскушек, издал громкое «ку-ка-ре-ку». Кретин, лучше бы помолчал, поскольку Иринка была уже в двух шагах от курицы и могла в следующее мгновение ее схватить.

Услышав призывный клич петуха, курица не догадалась повернуть назад — принять такое решение для ее, в полном смысле этого слова, куриных мозгов, было слишком сложно, поэтому она побежала на звук, но уже с уличной стороны забора, который был намного выше штакетника скотного двора и перелететь через него для нее было непосильной задачей.

Пробежав несколько метров, кура застыла прямо напротив того места, где во дворе находился петух и отогнать ее оттуда уже не было никакой возможности. Как и в случае со свиньями, мы с Ириной стали исполнять «ритуальный танец» вокруг курицы, пытаясь руками, ногами напугать, затолкать — лишь бы направить ее в спасительном направлении — к двери из которой она выскочила. Но не тут-то было! Курица крутилась под ногами, квохтала, отбегала и возвращалась, но все время оставалась практически на одном месте. Я подумал, что она в конце концов выдохнется и пойдет в руки, но я ошибся — выдохлись мы.

Заметив, что кура несколько раз, подпрыгивая, пыталась помахать крыльями, как бы желая перелететь через забор, я посчитал, что это единственная возможность вернуть ее на место. А поскольку куриные крылышки слабоваты, то надо было ее подбросить. В руки она все равно не дастся, но на дворе лежал достаточно большой лист оргалита и можно было им подкинуть ее метра на полтора над землей, ну а остальное — в власти ее крыльев и мозгов.

Притащив оргалит мы без труда загнали на него курицу, я напрягся и толкнул его вверх — курица подлетела выше моей головы, почти до самого края забора, но, по непонятной причине, сложив крылья спланировала на исходную позицию. Дура! Достаточно было пару раз махнуть крыльями, чтобы очутиться возле петуха, который слыша возню, отчаянное кудахтание отбившейся курицы и сам буйствовал, расшвыривая лапами землю и поминутно издавая призывное «кукареку».

Я решил снова подкинуть курицу вверх, в надежде на то, авось она со второго раза сообразит, что же надо сделать, чтобы возвратиться домой.

Снова курица подлетела вверх и, на радость мне, захлопав крыльями, полетела.

Но ужас! Она полетела не в ту сторону!

Не на двор, а на дорогу, по которой, явно по закону подлости (ну откуда в деревне автомобиль в то далекое время), ехал грузовик под колесами которого она и окончила свою жизнь.

Глядя на ее, размазанные по песку, внутренности я подумал, что правду говорят люди, отмечая тот факт, что Бог не любит ни глупых, ни жадных.

Уже не мчимся в гости на ночь глядя

1987 год. На улице льет дождь, день клонится к вечеру. С трудом вспоминаю в Турках затяжные дожди, может их было очень мало, а может быть я был там настолько счастлив, что мне казалось, будто бы все время светило солнце…

Мы сидим с Ириной в комнате и слушаем пластинку. Мне в октябре исполнится двадцать семь, а полтора месяца вслед ей стукнет двадцать шесть. Звучит диск Розенбаума «Мои дворы». Свет не горит и в комнате царит полумрак. Ирина вяжет, а я смотрю как струится дождь по стеклу. Взаправду говорят, что на текучую воду можно смотреть бесконечно — трудно оторвать взгляд от дождя, ручья, водопада.