Турково-Саратовские рассказы - [15]

Вообще, русский народ создал много эпитетов, связанных с куриным племенем. И почти все они какие-то непохвальные. Тут и «мокрая курица», и «курица лапой», «куриная слепота» и «курам на смех». Вот только «денег куры не клюют» — стоит особнячком.

Но мы, городские жители, частенько, произнося эти фразы, не понимаем того — насколько же глупа курица или какова она — куриная слепота, и даже не задумываемся над этим. Привыкши к подобным выражениям, мы отпускаем их, чаще всего, бездумно.

Так и я, подчиняясь общему правилу, частенько употреблял «куриные эпитеты», толком никогда не видев курицы и, уж тем более, ничего не зная об ее повадках. Как говорится — бросался красным словцом. Я конечно же не задумывался о том насколько же глупа настоящая, живая курица. Не скажу, что я был настолько городским, что видел только тушки голландских кур в магазинах. Мне приходилось бывать, и в геодезических партиях, и работать в сельской местности на реставрации памятников архитектуры, но во всех этих случаях, я как бы вскользь, смотрел на курячье племя. Да — глупые — мечутся из стороны в сторону перед машиной, кудахчут — одним словом — куры-дуры и все. Никакой более тонкой оценки их умственным способностям я дать не мог из-за отсутствия тесного общения с курьем. Прочувствовать пресловутую куриную глупость, ограниченность их памяти, отсутствие элементарной логики — попросту не выпадало случая.

У Ирины же был целый курятник! Прекрасный материал для наблюдений и изучений.

Во-первых, мне сразу стало ясно, почему «курица» — ругательно, а «петух» — чуть ли не похвально. (Замечу в скобках, что это не касается «зоновского петуха», потому что это определение связано не с характером поведения петуха как животного, а с похожестью телодвижений пассивного педераста и птицы). «Разоделся как петух», «задирист как петух», «ходит петухом» — во всех этих фразах о петухе говорится, хоть может быть и насмешливо, зато уважительно. И действительно разум, сила и отвага, я бы даже сказал крайняя отчаянность, свойственна этому животному. Достаточно вспомнить, как иринкин петух, несмотря на семнадцатикратную разницу в весе, напал на меня, негодуя на то, что я съел за неделю четырех его юных сыновей, и вцепившись когтями в ногу долбанул три раза клювом по колену. Меня спасло то, что в руках была лопата и я, не задумываясь о петушином здоровье, въехал ему по спине черенком, так, что мама-дорогая. Я с детства слышал о том, что у курей слабая голова и бить по ней нельзя — сразу сдохнет. Поэтому бил по корпусу, но бил с душой — сильно. И петух, отлетевши от моей ноги, брякнулся на землю замертво. Я уж подумал, что придется разрубить его на свинячий корм — общеизвестно, что старые петухи несъедобны из-за малого количества и «деревянности» своего мяса.

Но не тут-то было! Уже через минуту, зная, что перед молодыми петушками показывать слабину ни в коем случае нельзя — заклюют (в полном смысле этого слова), он резво вскочил, захлопал крыльями, заклекотал, правда, при этом держась на ногах не очень твердо и поминутно заваливаясь. Хотя на следующий день был как ни в чем не бывало. А мое колено после этого «заклева» болело с перерывами несколько лет. Да и раны от когтей гноились полмесяца.

Надо было видеть каким «петухом» ходил тот петух, глядя на то, как я прихрамывая подхожу к хлеву. Ух, как он был горд и самодоволен. Еще бы — такого большого зверя подранил.

Все остальные птицы в курятнике, видя мой, чисто гастрономический, к ним интерес, меня ненавидели и жутко боялись. Я не считал нужным, что-то скрывать от них, поэтому рубка куриных голов, велась прямо напротив хлева. И население курятника, в этом плане, чем-то походило на жителей средневековых европейских городков, где на базарной площади то и дело проводились казни, испытывающих одновременно, и жуткий ужас перед увиденным, и непонятную тягу к созерцанию чужой смерти25. Недаром я всегда говорил, что в жизни нет ничего более жизнеутверждающего, чем чужие похороны.

Поэтому, стоило мне только войти в курятник, как все куры в нем резко умолкали. Кудахтанье и квочканье прекращалось. Петушки старались спрятаться за соседа или жались куда-нибудь в уголок. Видимо, каждый кур думал только об одном: «Я? или не Я?»… «сегодня? или потом?» Наверное о том же думали узники сталинских концлагерей, когда к ним в барак заваливались краснопогонники. Через некоторое время меня от этого стало коробить и я решил приумерить свои аппетиты, довольствуясь больше вегетарианской пищей, к тому же рассчитав, что населения курятника хватит мне всего лишь на месяц.

Так, понемногу, куры стали отходить от шока, вызванного моим появлением. Хотя не совсем — столбняк прошел, а недоверие — осталось. Они уже не замирали в смертельном испуге, но благоразумно держались от меня на максимально возможном расстоянии, даже, когда я рассыпал вкусный комбикорм. А особо одаренные старались сделать так, чтобы между ними и мной все время находился петух, начинавший бешено клекотать, как только я приближался к нему.

Я прожил уже больше месяца в Турках, а мне никак не представлялся случай, открывший бы мне всю глубину куриной тупости.