Турково-Саратовские рассказы - [11]

Тем более, что ВДНХ, в то время, была не столь шумным местом как сейчас. И хоть плату за вход уже не брали, но, все равно, народ, в основном, толпился на центральной аллее поближе к торговле. А чуть поодаль начиналась «зона любви», где можно было не только вволю целоваться, но и навести у себя некоторый беспорядок в одежде. Таким образом, совместив приятное с полезным, мы накупили целую авоську самых разных семян огурцов и вскорости отвезли их бабушке.

Трудно передать какими были ее глаза, когда она увидела вожделенные пакетики. Ребенок так не смотрит на давно обещанную, желаемую игрушку. Она не прослезилась нет, не таков был ее характер, но по всему чувствовалось, что душа ее пела.

А потом началось такое, чего мы с Ириной даже представить себе не могли.

Бабушка надорвала один из пакетиков и высыпала семечки себе на ладонь. Взгляд ее резко изменился — стал жестче и строже. Она некоторое время перебирала их пальцами, мяла, крутила, а затем небрежно стряхнула на стол. Схватила еще один пакет — история повторилась. Потом еще, еще и еще, до тех пор пока, надорвав один из них, она в сердцах не бросила его на пол.

Мы остолбенели…

— Это что? — обратилась она ко мне с невероятной строгостью. Это что, я спрашиваю?

Я не знал что ей ответить, поскольку не понимал в чем меня укоряют. Ясно, что дело пошло как-то наперекосяк, но в чем заключался этот самый косяк, я не понимал. Поэтому я замялся…

— Вы где это взяли? — задала она еще один вопрос.

Здесь было проще…

— На ВДНХ — невозмутимо ответила Ирина.

— Не надо врать — отрубила бабушка — вот у этих, она ткнула пальцем в сторону стола — всхожесть процентов пятьдесят — еще можно потерпеть. Но у остальных, я клянусь, намного хуже. А это — она снова высыпала на ладонь из какого-то пакетика семена — вообще не огурцы!

Афронт!

— Где вы это взяли? — еще более требовательно повторила она.

— На ВДНХ, бабушка, там же, где и все покупают. Это настоящие, московские… — успокаивала ее Ирина, в то время, как я отмалчивался, хотя уже понял, что произошло. Нас развели, как лохов в этом паршивом «Цветоводстве». А бабка в это никогда не поверит по своей деревенской простоте и будет считать, что мы купили их на балашовском рынке. Где они, к слову, были бы намного лучше.

— Не знаю… — как-то странно произнесла бабушка. — Не понимаю…

Она еще раз разорвала какой-то пакетик, вздохнула, потом подняла глаза на меня, перевела их на Ирину, видимо пытаясь понять почему, с какой целью, мы оба ее обманываем. Дабы ее обманывал только я один — это было бы объяснимо и понятно. Но внучка-то…

Бабушка продолжала стоять в каких-то непонятках и мы почувствовав, что лишние здесь — тихонько повернулись и ушли.

На этом наша дружба и закончилась. При встречах бабушка уже не была так радушна к нам обоим, как ранее. Она смотрела на нас не то, чтобы недружелюбно, а с какой-то затаенной обидой. В ее взгляде читалось: «Эх, вы!»

Ирина, заглазно, фыркала на нее, говоря, что старуха выжила из ума, раз не хочет верить в то, что мы честно купили эти семена на ВДНХ. Какой нам смысл ее обманывать? Если бы мы ей их продавали — другой разговор. Но это же подарок. А то, что они оказались полным дерьмом — не наша вина. Мы, вообще, огурца от тыквы не отличим.

А я понял ее обиду по-другому. Она прекрасно понимала, что не мы ее обманули, а нас обманули в Москве на пресловутом ВДНХ. И до нее дошло, что нет никакого Города Счастья! В Москве тоже самое, что в Саратове, Балашове или Аркадаке. Насколько сильным был этот удар. И все из-за нас!

Сумка-холодильник образца 1987 года

Я думаю, что еще много осталось тех, кто пережил советский дефицит и голод, когда не было не только таких насущных товаров, как очки или носки13, но не было и продуктов питания.

Москвичей еще кормили, скудно, но кормили. Наверное, надеясь на то, что в случае бунта против советской диктатуры, они создадут некую «буферную зону», между Кремлем и страной.

Зато в провинции, даже и не совсем глухой, в магазинах было шаром покати. Моя мать, коренная москвичка, не интересовавшаяся в юности ничем, кроме мужчин и спорта, не представляющая о том, что творится не только за пределами Москвы, но даже в соседнем районе. В 1952 году впервые поехала в командировку под город Горький (ныне Нижний Новгород, где была поражена, что в местном магазине в продаже ничего нет, кроме каких-то поржавелых банок с кильками и прогоркшей крупы. Пришлось помереть бы ей с голода, не наладив трофейный немецкий кабель от Москвы до Горького, если бы не ушлые работяги, наладившие товарообмен с аборигенами. На гвозди, припой, провода, они выменивали яйца, кур, молоко и картошку. Когда меновые товары закончились они зарабатывали корм своей молодецкой силой — кому-то забор подправят, кому-то дрова поколят, что-то поднесут, что-то подвезут (был грузовичок-москвичок-400 государственный)… Хлеб, за которым выстраивались очереди, привозили раз в три дня. Но, как не странно, его хватало на всех, даже на командированных.

Годы шли, и вот прошла почти четверть века, прежде чем в 1978 году моя мать отправилась в подмосковный дом отдыха, под Наро-Фоминск. И опять повторилась старая грустная картина — пыльных пустых магазинных полок, уставленных просроченными рыбными консервами. Мать, с удивлением, но без негодования, отметила, что за двадцать пять лет ничего толком не изменилось.