Спустил меня турок на землю, отскочил я от него, а он все глядит на меня и все смеется.
– - Как зовут? Ванька звать? -- спрашивает.
– - Нет, врешь, Петюшка! -- говорю я.-- А тебя как?
– - Идрис. Идрис-Хурдшуд меня звать, -- говорит турок, а сам все скалит зубы.
Народу собралось вокруг множество. Из села и из соседних деревень пришли; некоторые вышли из трактира: глазеют все на турок, дивуются и рассуждают меж собой. Вдруг из трактира выступил не известный никому высокий, сухощавый мужик, порядочно выпивший. Он подошел прямо к туркам, остановился против того, что меня на руки брал, и закричал звонким голосом:
– - Ишь, нехристи, душегубы!.. Отъелись нашего хлеба-то!.. Теперь опять будете крещеных людей мучить?!
И он быстро развернулся и со всего размаху ударил Идриса в ухо. У того и кепка с головы соскочила.
Подскочили к расходившемуся мужику наши солдаты, оттолкнули его прочь; а большой турок поднял кепку, стряхнул с нее пыль и сквозь слезы проговорил:
– - Мой не виноват; твоя солдат -- твоя начальств велит; моя начальств -- моя солдат велит, и война делаем.
– - Верно, верно! -- загалдели в народе.
Но высокий мужик пропустил слова турка мимо ушей. Он все ругался и порывался еще ударить какого-нибудь турка, но ему не дали ходу. Большой турок надел кепку и отвернулся, а лицо его уже не смеялось, а стало грустное-грустное.
Вскоре вышли из трактира старшие из сопровождавших солдат и велели готовиться в путь. Собрались турки и наши солдаты и пошли вон из Левашева.
С тех пор я настоящих турок и не видал уже ни разу, зато таких, вроде этого высокого мужика, видел и слышал много раз.
1898 г.
