Турецкие народные сказки - [8]
Старая турецкая поговорка: «В Константинополе хоть отбавляй пожаров, в Малой Азии — податей» [17] картинно указывает на одну язву старой турецкой деревни. И если о ней наши сказки прямо не упоминают, то они достаточно недвусмысленно говорят о другой: рекрутском наборе. В этом отношении знаменательна одна фраза из сказки 32. «И вот бей собирает крестьянских сыновей и делает их солдатами. Собрав тысячу человек, он отправляет их к пещере…». Да, так именно и делалось. Интересно добавить, что мирное прозвание крестьянских сыновей (улан — парень) таким вот путем превратилось в международный термин, обозначающий известный род кавалерии: уланы. По разысканиям Блау, Мориц Саксонский впервые попробовал использовать для своей кавалерии боснийских парней («уланов»), и они, унеся свой «титул» из родной деревни, надолго сохранили и, можно сказать, обессмертили его.
Еще В. Д. Смирнов в своем «Очерке» (стр. 436) обратил внимание на то, что турецкие сказки самыми тесными узами связаны со сказками других народностей, по своей культуре, казалось бы, далеких от турецкой культуры. В. Д. Смирнов, стоя, в общем, на позициях Бенфея, склонен видеть в поразительном сходстве мотивов и сюжетов турецкой и других сказок результат заимствования. В современной фольклористике, как и в языковедении, имеются на этот счет, как известно, и другие объяснения, основанные на сходстве социально-экономических условий Турции и других стран по определенным историческим эпохам. Как бы то ни было мотивы и сюжеты отдельных турецких сказок обнаруживают поразительное сходство с иными национальными, хотя бы русскими, сказками.
В настоящей статье мы отказываемся от детального сопоставления подобного рода моментов, так как это завело бы нас слишком далеко и так как это легко может быть выполнено всеми по фольклорному указателю сказочных сюжетов. Равным образом мы не проводим здесь подобного же сопоставления турецких сказок со сказками других тюркских народов, что также представляет особую тему для исследования. Ограничимся только несколькими фактами, которые показывают, что турецкие сказки неотделимы от международного сказочного фольклора и наоборот [18]>[19].
Так, сказка 43 представляет собою прямой вариант Пушкинской «Сказки о царе Салтане»: три девицы, падишах, подслушивающий под окном и исполняющий их желания. Младшая становится женой падишаха и родит ему двух прекрасных детей с чудесными приметами. Старшие сестры из зависти зовут бабку, которая подкладывает царице щенят, а детей кладет в ящик и бросает у реки; падишаху сообщают, что жена его родила щенят, и он приговаривает ее к позорной казни. Далее турецкая и Пушкинская сказки расходятся, но зато сказка 63, во второй своей половине, представляет близкий вариант второй половины Пушкинской сказки (от плавания бочки до посещения царем Гвидона и его «чудного острова»). Здесь упоминается сундук, в который падишах приказывает посадить плешака вместе с девушкой и ребенком, чтобы затем кинуть их в море. Волны прибивают сундук к неизвестному берегу, и там плешак, «по соизволению рыбы», воздвигает такой конак, что изумленный падишах приезжает смотреть его. В сказке тридцать третьей девушка, чтобы спастись от дэва, сама садится в сундук и просит бросить ее в море; сундук приплывает к острову доброго падишаха. Мотив зависти к счастливой роженице, жене падишаха или бея, со стороны сестер или старшей жены встречается в сказках постоянно вместе с мотивом «подкладывания» роженице щенят или дохлой змеи для того, чтобы этим вызвать ярость отсутствующего во время родов падишаха или бея (см. сказку 47 и др.). Мотивы «Царя Салтана» встречаются и в той литературной обработке фольклора, которую произвел писатель XIX в. Мехмед Тевфик в своей уже упоминавшейся книге «Год в Стамбуле»: здесь первая часть под заглавием «Тандыр башы» («У тандыра») чуть ли не дословно соответствует Пушкинской версии. Таким образом, изучать историю сюжета «Сказки о царе Салтане» без привлечения турецких материалов как будто бы нельзя, тем более что даже и заглавие Пушкинской сказки ведет, видимо, тоже к турецкому источнику>21.
Отметим также цикл сказок о мачехе и падчерице, который встречается на любом языке и который, разумеется, довольно ярко представлен и в нашем сборнике (сказки 36, 39, 40, 42). Здесь все до мельчайших деталей (туфелька, упавшая с ноги, и петух над корытом, куда мачеха запрятывает падчерицу во время смотрин) найдется и в немецкой, и во французской, и в сербской, и в какой угодно сказке.
