Турецкие народные сказки - [7]
Войска и военачальники в сказках обрисованы в самых общих чертах (см. сказку 64 и др.). В распоряжении падишаха состоят чау́ши (см. сказку 33) или сторожа (сказка 77), а также телляли, которые, как уже отмечалось, объявляли населению приказы падишаха. Для сношений с другими городами и странами существовали гонцы-татары (см. прим. 3 к сказке 27).
Довольно ярко обрисован в сказках бей — типичный феодал, считающий себя полновластным хозяином своей территории и своей семьи, в частности жены (см. по этому поводу сказку 58). В некоторых сказках роль бея не отличается от роли падишаха.
Ка́ди изображен в сказках как «судия лукавый», себе на уме (см. особенно сказку 65, а также сказки 37 и 67). Будучи падок на всякого рода предосудительные действия, он в то же время не прочь выставить себя оплотом закона и опорой нравственности: «чего только не будет делать народ, раз уж я и то убил человека», — говорит он в сказке 67.
Мусульманское духовенство (има́м, муэззи́н) обычно только упоминается без всякой дальнейшей характеристики. В сказке 45 имам выведен как неудачный соблазнитель девушки, оставленной на его попечение. Что касается «духа ислама» в сказках, то сказочные герои исполняют все мусульманские обряды при всяких обстоятельствах жизни, что отметил еще В. Д. Смирнов в своем «Очерке». В сказках сохранились черты многоженства: герой, имея «любовь на лице земли», одновременно женится и на девушке из подземного царства и т. д.
Старинная школа, где учителями выступали представители духовенства, довольно ярко изображена в сказках 24, 36, 48 и 54; в последней выведена школа высшего типа, своего рода мусульманская академия.
Не забыт сказкой также торговый и промышленный мир старой Турции. Перед нами проходят крупные дельцы и авантюристы (сказка 75). Кроме купцов, в сказках выведена типичная фигура менялы (сарраф), который спекулировал на падении курса и общих недостатках финансовой системы старой Турции. Меняла жаден, расчетлив, не признает для себя никаких препятствий и, конечно, думает, что на деньги можно купить все (см. сказку 19). Кроме крупных дельцов и спекулянтов, существуют мелкие паразиты, любители подъехать к богатым наследникам, у которых есть свои дома, караваны, бани, лавки (сказка 64), или просто пообедать на чужой счет. Подобного рода плуты шатаются по кофейням и смотрят, где что плохо лежит (сказка 66). Такими чертами «прожженного» мошенника сказка награждает также своих любимцев: Плешаков и безбородых (ср. сказки 67 и 68) или «лысого парня» (кель-олан), в котором, однако, наряду с хитростью, уживается простота и даже глупость (сказка 70).
Часто упоминаются ремесленники-кустари, которые объединялись в цехи (эснаф). В цехи входят и представители таких профессий, как певцы, поэты, врачи и т. д. Врачи (хеким) и знахари (ходжа) в сказках обычно упоминаются по тому поводу, что они «не могут найти лекарства для больного» и беспомощно разводят над ним руками. Однако на путь мольеровского высмеивания врачей сказка, в противоположность турецким анекдотам, не становится. По цехам распределены и ювелиры (куюмджу), и банщики, повара и носильщики (хамал). Обычный момент из жизни цехов, на котором любит останавливаться сказка, — это просьба героя к какому-нибудь «мастеру», чтобы он принял его к себе в ученики. Других деталей сложной жизни цехов сказка вообще не касается.
Турецкая деревня описана в сказках не менее ярко, чем турецкий город, хотя большинство своих сказок Кунош записывал в Константинополе. Из деревенской жизни сказка берет изображение хуторов (чифтликов) и их владельцев, мелких земельных собственников (чифтчи). Они, строго говоря, скорее упоминаются, чем изображаются с достаточной глубиной.
Чаще всего в сказках фигурируют пастухи, рыбаки и, особенно, дровосеки. Они являются любимцами сказок, и их жизнь и мораль часто противополагается жизни падишахов и беев. Садовник упоминается только раз, и то в качестве дворцового служащего (сказка 43), охотники упоминаются бегло, лодочники не упоминаются вовсе, хотя возможно, что рыбак одновременно был и лодочником.
Интересы крестьянской массы далеко не чужды сказке, и они ясно проглядывают сквозь запись и, может быть, даже ту нивелировку, которую иногда производил Кунош в отношении языка сказок. Несмотря ни на что, большинство сказок (особенно адакалийские) — типичные крестьянские сказки. И если деревня в них не описывается, так как описывать ее (в смысле литературного приема) для деревенской аудитории не нужно, то она живет в них и иногда заявляет о себе. Основная проблема в такого рода сказках — это проблема бедности и богатства. И сказка хорошо знает долю бедняка. «Вот мы здесь сидим у огня, а снаружи бедняки мерзнут от холода. Стой, выйду-ка я да посмотрю, нет ли кого, да позову: пусть их придут и погреются», — говорит младший брат старшим в сказке 25. И, несмотря на их протесты, он выходит наружу и начинает кричать: «Всякий, кто замерз, иди к нам греться!» В сказке 41 сами
