Тур — воин вереска - [125]

Наконец капитан Оберг оставил попытки переправить своё тысячное войско при свете дня; он решил переправиться ночью. Одно его радовало: что русских всё ещё не было видно; и тешил он надежду, что русские далеко и грохота стрельбы не слышат. Ближе к вечеру капитан прибегнул к хитрости: приказал раскинуть лагерь — поставить палатки, разжечь костры и поддерживать в них огонь, а на деле готовиться к новой — решительной — атаке.

Была самая середина лета, и полная луна в свой час выкатывалась на небеса, и ночи стояли ясные, ни одно облачко не ходило под звёздами. Всё это являло собой большое неудобство для замысла капитана, так как в ясную полнолунную ночь далеко видать и даже, не зажигая свечи, на барабане приказы писать можно. Но делать было нечего; грозы недавно прошли, и новое тёмное ненастье не намечалось. Обергу оставалось рассчитывать на весьма короткое время в самом начале ночи, — пока луна не поднимется высоко, — и полагаться на усталость и невнимательность противника.

И вот это время подошло...

Пока дивизион пехотинцев[91] поддерживал видимость ночной лагерной жизни, весь отряд, стараясь ничем не нарушить тишины, двинулся к броду. Впереди шла кавалерия, следом — пехота. Негромко журчала река в стеблях осоки, временами шелестел листвой лёгкий ветерок, ухала вдалеке ночная хищная птица, и луна только-только выходила на небосклон.

Наверное, враг, обманутый царившей тишиной, сморённый усталостью, задремал и не видел, как ряд за рядом въезжали в реку чёрные тени — драгуны... десяток, второй, третий... и за ними всё новые всадники сплошным тёмным пятном, потоком спускались с левого берега, и становился этот поток всё шире и чернее. Вот уж драгуны достигли середины русла, но всё по-прежнему было тихо. Серебрилась рябь на воде, чернели лесочки, сияли звёзды, восходила луна.

И вот драгуны — десяток, второй, третий — достигли цели. Ряд за рядом выезжали они на отлогий берег и немедля выстраивались для атаки, плотно выстраивались эскадроны — «колено в колено», как в шведской коннице было заведено. Косились на лесочки, но ничто не говорило о том, что там затаился противник. Ни движения, ни выстрелов не было.

Когда уж драгун на берегу собралось достаточно и успех как будто был достигнут, всадники и пехота перестали строго соблюдать тишину, переправа оживилась; послышались восклицания, смех, вода заплескалась шумнее. Поэтому не сразу заметили, что нечто в природе изменилось. Но вот насторожились: что такое?.. Тихо-тихо дрожала земля. И дрожание это постепенно становилось сильнее.

Капитан Оберг, который уже тоже переправился, взмахнул рукой, призывая всех к вниманию. Смолкли восклицания и смех. Замерли драгуны и пехотинцы. Только нервничали, всхрапывали и мотали головами, переступали, вздрагивали лошади.

Дрожание земли, до этого едва ощутимое, быстро нарастало, вот уже оно обратилось в глухой гул. Это явно неслась вскачь конница, и была она всё ближе. За годы войны такого наслушались немало, потому ошибки быть не могло. Оберг оглянулся на лагерь — не русская ли кавалерия на подходе? Однако в лагере было всё спокойно; несколько солдат ходили от костра к костру и бросали в огонь хворост. Тут капитан уже и слухом услышал приближающийся гул. И приближался этот гул вовсе не с востока, не из-за реки, а напротив — с запада, из-за холма, который выглядел в лунном свете бледным серым пятном.

Не только капитан, но и все остальные услышали уже к сему времени приближение конницы. Взоры переправившихся солдат обратились к холму. Гул был всё ближе и громче. Многие из пехотинцев и всадников сами не заметили, как попятились; движение их было словно бы невольное, — куда в мгновение ока потянулась душа, туда подалось и тело; таким милым и спокойным, таким желанным, совсем как райский сад, показался берег, какой они не далее четверти часа назад покинули... Заметив движение малодушных, Оберг скомандовал «стоять!» и выхватил из ножен шпагу.

— Стоять на месте! Держать строй!..

Драгуны, какие успели уже переправиться, выстроились в несколько шеренг и по примеру своего капитана обнажили шпаги.

И в эту самую минуту из-за холма вылетела конница. И загрохотало... Много ли было там всадников, мало ли, шведы не могли в темноте понять. Но внезапная атака неизвестного врага выглядела впечатляюще. Бурный поток, прорвавший плотину, страшный ноток, сметающий все препятствия со своего пути, неудержимый, злой, бурлящий, опрокидывающий камни и срывающий траву, оглушительно шумящий, жестокий поток. В полутьме, в очень бледном свете луны, невозможно было разглядеть кого-либо из всадников, выделить одного из массы всех. Лавина, некая грозная живая масса, чёрная и уже сверкающая под луной и звёздами сталью, быстро подминала под себя поле и стремительно приближалась к реке, к броду, к шведскому отряду, частью переправившемуся уже.

— Стоять! Держать строй! Переправляться...

Капитан Оберг призывно махал рукой всадникам и пехотинцам, которые ещё ожидали своей очереди на левом берегу, а сам, широко раскрыв глаза, чтобы лучше видеть в ночи, глядел на приближающуюся конницу. И наконец он смог уже выделить нескольких всадников. Это было важно для него. Капитан хотел рассмотреть офицеров, дабы знать, с кем ему предстоит сейчас сражаться, дабы понять, что за враг перед ним и какого от него можно ожидать манёвра. Те, кого он выделил, не были похожи на офицеров.