Тур — воин вереска - [124]

Лейтенант, что был с драгунами, быстро справился с недоумением и, выхватив шпагу, пустил коня галопом в сторону ближайшего, правого, леска. Отряд, весьма поредевший, ринулся за ним. Но не повезло драгунам. Лейтенант полагал, что, разрядив ружья, противник кинулся наутёк и не составит труда его настигнуть и наказать; он просчитался. Противник оказался не так прост. Атаку драгун здесь ждали. Выступили из-за деревьев новые стрелки и по короткой команде ударили в атакующих вторым, ещё более злым и точным, залпом, так как стреляли они почти в упор. Атака смешалась. Ржали и храпели раненые лошади, кричали и падали драгуны. Лейтенант призывал продолжать атаку и, размахивая шпагой, ворвался в лесок, но, когда пороховой дым рассеялся, он никого за деревьями не обнаружил. Таинственный противник, будто призрак, без следа исчез.

— Господи Иисусе!.. — только и сказал храбрый лейтенант и перекрестился.

С остатками отряда он вернулся на другой берег — к капитану Обергу.

— Нас встретили какие-то дьяволы! — сказали драгуны своим товарищам. — Мы даже не знаем, сколько их было. Мы хотели их видеть, но они растаяли, как свет факела в свете дня. Мы хотели их убить, но разили шпагами воздух...

Офицеры держали совет. Можно было бы обстрелять оба леска из пушек, однако очень мало осталось зарядов для них, чтобы позволить себе стрелять вслепую. И растратив эти заряды, пушки придётся совсем бросить, поскольку от них более не будет никакого проку, — других зарядов взять негде. Поэтому лучше приберечь их до встречи с русскими, какая всё ещё вероятна, — как и вчера, как и позавчера, — ибо не близок путь до Риги... Решение приняли простое, не стали голову ломать хитрыми придумками ради того, чтобы обмануть и выманить на открытое место... скорее всего мужика... надо отдать ему должное — дельного мужика, сметливого, осторожного, однако всё-таки мужика без знания военного дела, истории войн и сражений, без понимания тактики, без понятия манёвра. Если разом переправить всю кавалерию — шесть сотен драгун шведских, немецких, карельских и лифляндских, — мужик в тех лесочках хвост подожмёт, нос из кустов даже не высунет; и уж за кавалерией переправлять пехоту и обоз; а если мужик, набравшись храбрости и оставив укрытие, выйдет в открытое поле — атаковать его по излюбленной тактике короля, то есть безудержным, устрашающим галопом со шпагой в руке.

С этим предложением капитана Оберга все и согласились.

Но стоило только первым сотням кавалеристов войти в воду, из обоих лесочков открылась такая стрельба и поднялся такой грохот, такой дружный огонь ударил, что какой-нибудь путник, проходивший стороной, за тем холмом, к примеру, мог подумать, что приближается новая гроза. Поскольку брод был узок и всадники ехали тесной колонной, шквал пуль имел весьма губительное действие и произвёл в рядах драгун немалые опустошения. Так и не добравшись до правого берега, шведы вынуждены были повернуть назад. Они потеряли несколько десятков человек, а о достижении цели и речи не могло быть. Враг стрелял метко и ни пороха, ни пуль не жалел — похоже, и того и другого было у него в избытке.

Тогда Оберг, кусая губы и нервно теребя носовой платок в руках, задумался всерьёз. Невидимый враг требовал к себе не только внимания, но и уважения. И капитан решил прибегнуть к классической тактике боя в открытом поле. На взгорке возле себя он выстроил мушкетёров в две шеренги и велел взять лесочки на прицел; блеснули на солнце два ряда стволов флинтов[90]. И двум сотням пикинёров велел немедля переправляться.

Наблюдая за тем берегом в трубу, он замечал, что было в лесочках какое-то движение: то осинка покачнётся, то вздрогнет листва подлеска, то колыхнутся верхушки трав, кустарников... Когда пикинёры вошли в воду, лейтенант скомандовал первой шеренге мушкетёров залп. От грохота этого залпа рябь пробежала по поверхности реки. Пули защёлкали по лесочкам, сшибая ветки и листву, впиваясь в землю и выбрасывая вверх комки дёрна. Противник не отвечал. Пикинёры, взбодрившись этим обстоятельством, ускорили переправу; до берега было уж рукой подать. Лейтенант скомандовал залп второй шеренге. И новый грохот раскатился по округе. Злые рои пуль опять сшибали ветки и листву, кору с деревьев; стоном стонал лес — и слева, и справа.

Уже считали дело решённым, и офицеры поздравляли Оберга и друг друга, и первые пикинёры уже выбирались на правый берег, как снова ожил противник и открыл такой шквал огня, что несчастные пикинёры, роняя пики, кубарем покатились в воду, в которой, казалось, могли сейчас найти единственное укрытие. Но и в воде многих настигали пули. Пока мушкетёры перезаряжали мушкеты, до четверти пикинёров расстались с жизнью. Тела их вода подхватывала и уносила прочь. Раненые старались удержаться на ногах, хватались за своих товарищей.

В течение дня ещё несколько раз пытались перейти реку. Обстреливали невидимого, дьявольски хитрого противника из мушкетов, гренадеры, достав свои мортирки, забрасывали лесочки гранатами, пикинёры пробовали закрепиться под бережком, прячась за травой, за стволами вётел. Всё не имело успеха. Противник, казалось, был неуязвим и меткой стрельбой никак не давал пикинёрам зацепиться за берег. Где-то ухал бубен, насмехалась волынка, лира гудела, гудела — будто вливала силы в тех отчаянных стрелков, что осыпали пулями брод.