Туманян - [7]

В деревне Дсех дети не учились. Предоставленные самим себе они свободное время проводили в играх. «Не было ни школы, ни уроков, ни воспитания», — писал Туманян. Возможно, долго длилось бы это беспечное и вольное существование деревенской детворы, если б не случай. Однажды, как рассказывает Туманян в автобиографии, в то время, когда он играл у дома, а мать сидела и пряла, проходил по улице какой-то человек, похожий на странника: с длинными волосами и черной бородой, в тяжелых башмаках, постукивая своим железным посохом.

— Догони этого лудильщика, позови, — сказала мать, — дадим ему кастрюли наши лудить.

Оставив игру, Ованес побежал за незнакомцем и позвал его. Он оказался вовсе не лудильщиком, а дьячком, дальним родственником, которого звали Саак. В беседе он завел разговор о своих познаниях.

— Тирацу джан[7],— сказала мать, — как хорошо было бы, если б ты остался в нашем селе, учил бы грамоте ребят.

Саак охотно согласился, крестьяне поддержали, и в деревне Дсех возникла школа, куда и поступил маленький Ованес.

«В небольшой комнате была собрана группа детишек, — рассказывает Туманян о своей первой школе, — мальчики и девочки расселись на высоких и длинных скамейках, — вот и вся наша школа, где началась моя учеба. Наш варжапет[8] Саак руководил нами «железным посохом». Свой железный посох, похожий на ружейный шомпол, он часто гнул на спинах детей, немилосердно таскал их за уши и ударами огромной дубовой палки сдирал кожу с рук «щенков».

Туманян рисует ряд жестоких сцен, ежедневно происходивших в школе дьячка Саака, который безнаказанно применял своя варварские приемы воспитания.

Обыкновенно он подзывал ученика к себе поближе и начинал спрашивать заданный урок. Когда ученик ошибался, что, надо полагать, случалось нередко, то он настолько терялся от ужаса предстоящего наказания, что больше нельзя было понять его бессвязную речь, и он говорил одни нелепости. Тогда, побагровев от ярости, загибая рукава чухи, вставал варжапет со своего места и начиналась расправа… Несчастная жертва, извиваясь, стонала и выла от боли, тщетно молила о пощаде. Побледневшие от ужаса дети смотрели на эту сцену, как говорит Туманян, «подобно продрогшим от холода птичкам, рассевшимся в ряд на длинных, высоких скамейках».

И не удивительно, что были случаи, когда некоторые из учеников, будучи не в силах переносить этот «педагогический террор», становились «качахами», то есть беглецами. Они покидали родной дом, уходили из деревни и скитались в окрестных горах. В ту пору такое жестокое отношение к детям не было исключением, — так учили в деревне всех. Никто из крестьян-родителей не выражал протеста. Общепринятым было уродливое представление о пользе физических наказаний при обучении детей чему-либо полезному. В такой же школе учился и другой армянский писатель, известный романист Раффи⁷. «Я до сих пор не забыл, — писал он в автобиографическом рассказе, — что говорила мать, вручая меня учителю: «Батюшка, слугой буду твоей святой десницы, сына к тебе привела, мясо тебе — кости мне, делай с ним, что хочешь, лишь бы ребенок чему-нибудь выучился…»

Побои невежественных варжапетов предполагались как самое верное средство воздействия на ребенка, как основной метод воспитания и обучения грамоте. Формула «мясо тебе — кости мне» давала «наставникам» неограниченные права в применении к детям физических истязаний.

К счастью Ованеса, ему мало доставалось от Саака, так как дьячок стеснялся отца Туманяна и побаивался его матери. В течение двух лет Ованес посещал сельскую школу, но мало чему научился в ней.

С детских лет Туманян был свидетелем тяжелых картин бесправия и угнетения крестьян. Вокруг царили нищета и горе. Еще ребенком он почувствовал несправедливость жизни старой деревни. Он впервые понял, что значит быть бедным, когда в деревне открыли школу. За ученье нужно было платить деньгами, и многие из его маленьких друзей не попали в школу. Не смог учиться и Несо, веселый рассказчик. Вспоминая детство, Туманян писал: «Впервые поняли мы тогда, что иные из нас зажиточны, а иные бедны. До сих пор еще слышится мне плач Несо, который, катаясь по земле у порога своего дома, ревел, что он тоже хочет в школу, и голос его отца, кричавшего: «Нету, нету, чтоб тебе провалиться. Откуда я возьму? Будь у меня три рубля, я купил бы хлеба, чтобы накормить вас и чтобы вы не сидели голодными! Нету!».

Несо и другие из друзей детства Туманяна, родители которых по бедности не были в состоянии платить за учебу, не попали в школу. Они собирались

у школьного здания, толпились у порога и с завистью смотрели на своих счастливых сверстников. Но их лишили и этого удовольствия. Учитель не разрешал стоять у дверей и отгонял их. До сих пор Туманян в среде своих друзей детства не замечал различия между имущими и неимущими. Они были почти всегда вместе. Играли, шутили и веселились, их связывала взаимная любовь и дружба. А теперь все как-то сразу изменилось. «Разлучили нас впервые, — писал Туманян, — и разлучили школа и учитель. Впервые мы поняли, что одни из нас — имущие, другие бедные». Это был один из самых драматических моментов детства Туманяна, и он спустя многие годы вспоминал своего друга, с которым так много играл, и который так хорошо умел рассказывать волшебные сказки: «Несо беден… Несо неуч… Несо забит тупостью тяжелой крестьянской жизни… Из него тоже вышел бы неплохой человек, может быть даже получше меня, если б он получил образование, воспитание и был обеспечен…»