Туман-озеро - [17]

— Старшина Краснов, постройте и отведите бойцов в сторону, им здесь делать нечего.

«Что он так смотрит?»— подумал Русанов, еле сдерживая вскипевшее негодование и, встретив упорный взгляд сержанта Брылунова, чуть было не вскрикнул от внезапной догадки.

— Я должен связаться со своим командованием, — мягко, к удивлению Брылунова, даже просительным тоном произнес Русанов, — иначе я не могу, сами должны понимать…

Капитан, сжав челюсти, с минуту стоял в той же позе и зловеще молчал. Потом, резко повернувшись к своим спутникам и присев, как для взлета, вдруг выпрямился.

— Дискредитировать приказ, издеваться над капитаном! Расстрелять! — указал он судорожно вытянутой рукой на Русанова и кинул взгляд на старшину Краснова.

— Двое с правого фланга — шагом марш, остальные кру-гом! — скомандовал Краснов.

Лицо лейтенанта стало меняться, он будто даже выше стал.

— Повторяю, — сказал он спокойно, — красноармейцы остаются на месте. Они бойцы моего подразделения и по нашим уставам все команды передаются через их командира, то есть через меня. Это же вы должны знать? — спросил Русанов после паузы, внутренне удивляясь и радуясь своему спокойствию и продолжая вглядываться в лицо капитана.

«Как лежит гимнастерка на нем, будто только со склада», — думал лейтенант. С того момента, как он убедился, что его бойцы насторожились и тоже что-то подозревают, к нему вернулась уверенность. Он видел, как Брылунов весь напружинился, точно готовясь к прыжку.

— Что вы стоите, черт вас возьми! — скрипнул зубами капитан и вдруг вздрогнул. Над ним раздался резкий металлический треск.

Бойцы, услышав шорох в репродукторе, затаив дыхание, подались вперед. Скрипнул песок, колыхнулось оружие, и все замерло.

«Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»

«Он!» — пронеслось, как вздох облегчения, от сердца к сердцу.

Капитан и его группа стояли, как парализованные.

«…Все имущество…, которое не может быть вывезено, должно, безусловно, уничтожаться», — спокойно звучал знакомый голос.

Словно в ответ на эти слова донесся потрясающей силы взрыв. В просвет арки ворот, над серединой Казенного бора поднялась и повисла огромная огненная туча. Сразу, вслед за первым, раздались еще три взрыва.

Русанов будто взобрался на высокую гору. Переполненный нахлынувшим на него чувством, он с облегчением прислонился к столбу, на котором продолжал звучать репродуктор.

… «Уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов…»

Капитан, втянув шею, потянулся рукой к пистолету. Сухо захрустела кожа кобуры. Бойцы угрожающе колыхнулись. Лейтенант повернулся и посмотрел на капитана тяжелым и презрительным взглядом.

— Опустите руку, герр капитан, или как вас там! — сдавленным голосом произнес лейтенант.

Опалив щеку, пуля врезалась в столб у виска Русанова. В тот же миг лейтенант увидел как Брылунов бросился вперед и схватил руку с дымившимся пистолетом.

Скрип песка, бросок оружия, свист вскинутых штыков, и кольцо бойцов сомкнулось.

Русанов сейчас не видел врагов, они были в кольце, но представлял их до поразительной остроты: их хрящеватые кадыки, застывшие, как у ящериц, глаза, слежалая необношенная форма на них, видно, взятая с ограбленного склада.

— Вы ранены?! — бросился к Русанову Брылунов и, увидев на уровне головы лейтенанта в столбе свежую пробоину, успокоенно добавил:

— А все же у нас нервы покрепче!..

Яснов

На рассвете по пересохшей южной степи пробежал дождь. Планета Земля, казалось, вдруг вспыхнула: где заря, а где отсвет фронтовых пожарищ, — трудно разобраться.

Наше орудие притаилось прямо возле указателя дорог. На прибитой к столбу фанерной стрелке какая-то добрая душа нарисовала красную звездочку, а ниже, во всю длину фанерки вывела название города.

Тогда все фронтовые стрелки показывали на восток…

Вот-вот должно начаться то. что уже повторялось несколько дней — новая атака на город. От нарастающего, будто подземного гула указатель дорог вздрагивает. При каждом взрыве с фанеры соскальзывают скупые, еще не успевшие испариться дождевые капли.

Началось!.. Где-то справа трещат мотоциклы, «юнкерсы» ходят колесами по самым головам, а в перекрестие оптического прицела ползет брюхатая махина. Она неуклюже переваливается через бугры, взбивает волны пыли и несется прямо на орудие.

Я выбираю точку в ее бронированном теле, подвожу, подвожу… сейчас будет выстрел… и вдруг!..

Лучше бы вообще в природе не существовало «вдруг!..» Старая женщина прямо на перекрестии прицела!.. Седые волосы распущены, лицо возбуждено, она смотрит мне в глаза, идет на ствол орудия да еще смуглолицого мальчика тянет за собою.

Судите сами — каково мне было тогда.

Стою перед командиром полка и комиссаром. От взрывов землянка трясется и осыпается. Майор сердито кричит в телефон, а батальонный комиссар дает мне взбучку. До меня доходят только отдельные слова и отрывочные фразы.

«Противник»… «подавить волю к сопротивлению»… «первая жертва». «Нельзя доверить орудие»…

«Это, наверно, я первая жертва».

Командир полка резко бросает трубку.

— Перед второй батареей опять танки…

Это моя батарея.

— Струсил? — окинув меня уничтожающим взглядом, спрашивает он комиссара.