Туман-озеро - [19]

Расчет с огневых позиций сняли. Сидим в запасной штабной землянке и в глаза друг другу не смотрим. Направят всех в пехоту, — пошли разговоры.

— Нужно готовить обмотки, накрасовались в кирзоступах. Хватит. — переобуваясь, бурчит замковый.

— Дали бы взвод пехотушки, тогда бы ничего, — подает голос наводчик.

— Вот так зафугасил!.. — смеются номерные…

— А что? Вот наш командир всего ефрейтор… А руководит расчетом… Правда, безпушечным.

Наводчик опять обнаглел, опять смеется мне прямо в глаза. Хочу оборвать его, но меня опережает наш правильный, не ахти грамотный, но прямой и честный боец.

— Орудию не уберегли, а языками чесать мастера. Яснов, сержант, тот пушку без малого на руках не нашивал… вокруг кургана в прятки с «юнкерсами» играл, а под бомбы не давал…

Вот те на: оказывается Яснов еще и в прятки играл с «юнкерсами» вокруг курганов.

— Хватит болтать! — вскакиваю. И кстати: входит сам командир полка в сопровождении командира батареи.

— Смирно! Расчет в полном составе! — докладываю, а сам аж дрожу от злобы, так допекли.

— Вижу, что в полном составе! — махнул рукой майор. Я понял, что он хотел этим сказать. Стою, потупившись. Номерные тоже, как приговоренные.

— Ладно, не вешайте носы, вояки. Пушка будет! — говорит командир полка. — Но уж эту берегите. Новинка!.. прошибает танк насквозь.

Мы совсем растерялись. Даже не знаем, что ответить майору.

Он оглядел наше жилье и говорит командиру батареи.

— На днях возвращается из медсанбата сержант Яснов… Наводчика переведите в другой расчет, — показывает он на нашего хвастуна. — На его место станет ефрейтор… — Это я, значит. — Новая система орудия, новые оптические приборы… Освоить нужно немедля.

Пока майор говорил, я, грешным делом, ловил на перекрестие воображаемого прицела вражеский танк. Вдруг ноги мои похолодели будто в голенища кто ледяной воды налил. За перекрестием представляемого мною прицела, как за крестовиной окна, я увидел старуху и мальчика!.. С тяжелыми котомками за спинами, они смотрели мне прямо в глаза…

«Какая чепуха!.. Нервы сдали… Пройдет! — успокаиваю себя и тут же думаю — А вдруг я опять подведу расчет… Как возле указателя дорог».

Хочу доложить о своей опаске командиру полка, но встречаюсь с злорадными глазами наводчика, он, конечно, доволен, что меня снизили, и молчу.

Наводчик в тот же день рассчитался. Я вызвался его проводить.

— Теперь нас сравняли… Почему ты так взъелся на меня с первого же дня? — спрашиваю своего бывшего подчиненного.

Улыбается:

— Война… Кому охота быть мишенью раньше времени…

— Это как же?

Опять улыбается.

— Тебе приходилось когда-нибудь пересаживаться с боевого коня на пугливого меринка, который на каждый куст храпит?

— Значит, я пугливый меринок?.. А почему ты назвал фамилию Яснова, а не мою, когда тебя мальчик спрашивал?

— Просто так, ради шутки…

— Скажи, из зависти, да?

— К кому? — ухмыльнулся наводчик. — Вот Яснов станет на расчет — еще не раз убедишься, стоит ли тебе-завидовать.

Этот намек на меня особенно не подействовал. Но вскоре я узнал, что на войне плохие предсказания сбываются, а хорошие обходят стороною.

Вечером выходим в «парадной» форме на построение. Присматриваемся: делегаты из всех батарей! Внутри строя, похожего на букву П, новенькая пушка, полуприкрытая брезентом. Просто не верится: нас прямо к ней вместо номерных. За какие заслуги?! Я даже слышу приятный запах металла. Так и хочется прикоснуться рукой к орудию.

Через несколько минут раздается команда «смирно». Пришли командир и комиссар полка.

Командир полка откинул с орудия брезент, улыбнулся нам. Теперь пушка видна вся. Окрашенная в свежий зеленый цвет, она не блестит при луне, а словно вбирает в себя свет. Низка — для меньшей уязвимости, колеса маленькие, части расчетливо подогнаны, от рамы — две разводные станины, ствол длинный, с ноздреватым пламегасителем — не орудие, а игрушка. Да так браво смотрит. что у нас прямо дух захватывает.

Комиссар положил руку на щит и начал речь. Он говорил, как трудятся рабочие и колхозники, ничего не жалеют, все отдают, только бы мы хорошо дрались и отстояли свою Родину от проклятых захватчиков. Потом стал рассказывать о мальчике, который нашел в развалинах много ценностей, перешел с ними через линию фронта и попросил, чтобы Верховный Главнокомандующий разрешил в счет этих ценностей отлить пушку. Ничего удивительного — тогда многие делали подарки фронтовикам. Но когда комиссар упомянул о мальчике, перешедшем линию фронта, я насторожился.

Майор щелкнул электрическим фонариком. На щит орудия упал огонек. И мы увидели металлическую табличку. На ней блестела надпись:

УСТИМУ ФЕДОРОВИЧУ ЯСНОВУ!

БЕЙТЕ ФАШИСТОВ! ГОНИТЕ ИХ С НАШЕЙ ЗЕМЛИ!

Так обычно заканчивались письма, которые мы получали из дому. Но мне в этих словах послышался отчаянный детский крик, живой крик. Я опять увидел старуху и ее смуглолицего мальчика, которых я без малого не расстрелял из собственного орудия…

Мальчик спрашивал фамилию командира расчета. Вместо меня ему назвали Яснова… «Не в этом ли все дело?» — подумал я, пораженный неожиданной догадкой.

Орудие мы в ту же ночь выдвинули на огневые позиции. Настоящий артиллерист так же легко узнает «голос» своей пушки, как голос близкого друга. И когда ударило наше «подарочное», артиллеристы сразу запомнили его «разговор». Минут десять оно «пело» в одиночку. Потом «заговорил» весь полк.