Тумак фортуны, или Услуга за услугу - [29]

А Светку мне было жалко. Всё-таки Восьмое марта, единственный, можно сказать, женский день в году. С другой стороны, разве я виноват, что наткнулся на эту дурацкую заметку в завтрашнем «МК»? Ведь хотел сделать как лучше, а получилось как всегда.

Похоже, видок у меня был неважнецкий. Светка, как следует меня разглядев, размякла, подобрела — и простила.

— Ладно, Вась, не будем о плохом — праздник всё-таки. Садись-ка давай к столу, отметим как полагается, по-людски.

И тут меня словно обухом по башке шибануло. Вот кретин! Мог бы жене хоть букет цветов купить, а ведь не догадался, полдня с этим придурком Помидоровым проваландался, которого на самом деле вовсе и не существует. Нет, так дело не пойдёт.

— Свет, я сейчас! — крикнул я на ходу и выскочил за дверь.

Торгаши ломили за цветы цены совершенно несусветные, однако я скаредничать не стал и приобрёл своей жёнушке шикарный букет. Сам-то я в цветах ни шиша не смыслю, однако Светка, увидав мой презент, вся аж просияла и челюсть чуть ли не до колен отвесила.

— Вась, ну зачем ты… — смущённо пробормотала она и вдруг покраснела, совсем как в былые времена, когда нам было ещё по девятнадцать. — Дорого ведь…

Однако я видел, что она страшно довольна. Ещё бы! Я ведь цветов ей не дарил уже лет эдак пятнадцать, никак не меньше. Потому как скотина я последняя, больше никто.

— Спасибо, Васенька, — благодарно сказала она, ещё больше смущаясь, и чмокнула меня в небритую щёку.

А потом мы сели за стол и культурно отметили праздник. Когда же наше застолье, сдобренное бутылочкой молдавского коньяка, уже подходило к концу, я ей всё рассказал. Всё-всё, без утайки, с самого начала и до самого последнего дня: и про дедморозовский презент, и про мои хоккейные баталии, и про эпопею с Иваном Помидоровым. Не мог я больше молчать, не мог — и всё тут.

Светка всё молча выслушала, долго щурилась на меня своими хитрющими глазёнками, а потом подвела черту:

— Какой же ты ещё ребёнок, Васенька!

По доброму сказала, с любовью. А я вдруг почувствовал, как у меня запылали уши. Ишь, ребёнка нашла! Да я на цельных два года старше её!

С того памятного дня что-то в наших отношениях изменилось. Крен какой-то произошёл. Как-то ближе мы стали, сплочённее, теплее, душевнее друг к другу. Разговоры о том о сём вести начали, проблемы друг дружке свои выкладывать стали, и вместе же их решать. Словом, на лад у нас пошло дело.

Но светлая полоса в жизни, как известно, вечной не бывает. На смену ей обязательно приходит тёмная.

Это случилось в самой серёдке марта. Был выходной. Светке, как назло, опять выпало это дурацкое ночное дежурство. Я сидел дома один и от нечего делать пялился в телек. Часы показывали около восьми вечера.

В дверь настойчиво постучали. И не постучали даже, а дважды грохнули кулаком. Кого это, думаю, чёрт принёс на ночь глядя?

Делать нечего, пошлёпал открывать. Едва только щёлкнул замок, как дверь настежь распахнулась — и в шею мне упёрлось остриё ножа. Перед глазами возникла чья-то бритая башка, кто-то, выдохнув мне в ухо струю перегара, прохрипел:

— Тихо, пахан, не сучи ногами.

— В чём дело? — выдавил я из себя, не рискуя шелохнуться.

В квартиру вломились три бритоголовых бугая, оттеснив меня в дальний конец коридора. Одна из этих рож показалась мне смутно знакомой. Где же я встречал этого дебила?

Дверь за их спинами захлопнулась. Меня затолкали в комнату и уронили в кресло.

— Что вам надо, мужики? — глухо спросил я.

— Сейчас узнаешь.

Один остался на стрёме, а двое других рассосались по квартире. Через пару минут они вернулись.

— Никого.

— О’кей, — кивнул тот, что стоял возле меня. Похоже, он был у них главным.

— Вы что, мужики, грабить пришли? — полюбопытствовал я. — Так забирайте, что надо, и уматывайте. Не до вас мне.

— У тебя забыли спросить, урод, — зло рявкнул тот, что показался мне знакомым, и двинул своим кулачищем мне по роже. Башка моя мотнулась куда-то в бок, в ушах зазвенело, в глазах заплясали бритые чёртики.

— Хорош руками махать, Прыщ, — осадил его главный, — мы не за этим припёрлись.

Однако Прыщ был настроен воинственно.

— У меня с этим хмырём свои счёты, — процедил он сквозь зубы, пялясь на меня отнюдь не по-братски. Потом вынул из кармана мятую, сложенную вчетверо газету и небрежно кинул её мне на колени. — Твоя газета?

Я не спеша развернул её, но поначалу ни хрена не понял. Какая, к лешему, газета? Причём тут газета? Скользнул по ней глазами — и постепенно, строчка за строчкой, стало до меня доходить. И вдруг… ё-моё! так это ж та самая газета, что я когда-то посеял, ещё там, на стадионе, в последнюю свою геройскую вылазку на хоккейный матч! Вот и обведённый красным фломастером абзац с результатами тогдашней игры… А этот тип, который саданул меня сейчас по роже, был одним из тех кретинов, что изрядно проредили мои зубы, а заодно и обчистили мои карманы!

Какого дьявола он сюда заявился?!

— Твоя газета? — напирал на меня бритый козёл.

— Ну.

— Не нукай, чмо. Твоя?

— Ну, моя.

Тут в дело вмешался главный. Грубо отстранив Прыща в сторону, он склонился над моей сидящей персоной и вкрадчиво просипел:

— Тогда, может, объяснишь мне, папаша, откуда у тебя двенадцатого февраля в руках оказалась газета за тринадцатое, а?