Тумак фортуны, или Услуга за услугу - [22]

Ну и заржал же я тогда! До слёз, до коликов в боку, до икоты.

Сковородкин быстро пришёл в себя. Взгляд его, тускло светившийся сквозь заблёванные стёкла очков, был укоризненным и осуждающим.

— Свинья вы неблагодарная, — сказал он, качая своей тыквой. — Свинья и есть.

— Да ты на себя посмотри, индюк неумытый, — расхохотался я пуще прежнего.

По-моему, его наконец проняло. Он аж затрясся от ярости, побагровел, пятнами весь пошёл, брызнул слюной.

— А ну-ка, ребятки, — зашипел, — проводите-ка нашего гостя до выхода… кубарем, кубарем его по лесенке! Пиночком, пиночком под зад! И что б ноги его здесь… мерзавца…

Ух, и летел же я из психушки, братцы, это надо было видеть! Поначалу те два дуболома-шизоида мне подсобили, сообщив мне изрядный начальный импульс, а потом, за воротами, я уже сам, ноги в руки, давал дёру — так, что только пятки сверкали.

А Коляну, бригадиру нашему, я выскажу всё без утайки. Пущай сам у этого своего супергения от Минздрава лечится! А меня увольте.

Глава тринадцатая

Домой я вернулся злым, уставшим и трезвым. Светка, едва лишь завидев меня, сразу изменилась в лице.

— Случилось что, Васенька? — испуганно ойкнула она. — На тебе лица нет.

Молчком, не удостоив свою половину ответом, я прямиком прошествовал к дивану, на который и завалился, нацелившись брюхом в белёный потолок. Думать ни о чём не хотелось, да и мыслей-то в башке никаких не вертелось. Так, всякая шелуха, накипь какая-то всплывала порой в мозгу — и тут же куда-то смывалась. Я пребывал в диком отчаянии.

Светка посуетилась вокруг меня и вскоре позвала на кухню, ужинать. Какая-то сила подняла меня, и я машинально, словно зомби, поплёлся на зов жёнушки, уселся на табуретку, молча, без аппетита уплёл макароны по-флотски, с чесночком, с солёным огурчиком — и собрался было уже отбуксировать своё никчемное, трезвое тело назад, к дивану, как Светка вдруг сказала:

— Вась, может стаканчик налить, а?

Меня всего аж передёрнуло.

— Уйди, — угрюмо, наливаясь кровью, процедил я сквозь зубы.

Светка побледнела и плюхнулась на стул.

— Да что с тобой, Васенька? Неприятности на работе? Или болит что? Не томи, Вась. Может, примешь всё-таки стопарик, а?

Я мрачно тряхнул головой, тяжело поднялся и заковылял к своему дивану. Светка семенила следом.

— Может, «скорую» вызвать?.. Да не молчи ты, как истукан, скажи что-нибудь!

Я плюхнул себя на диван. Ехидно взвизгнули ржавые пружины, нагло упёрлись мне в бок.

— Уйди, Светка, — повторил я, осерчав, — не до тебя мне. Душа ноет. Вакуум какой-то в нутре.

Светка обиженно поджала губы и выскочила из комнаты. А через полчаса появилась вновь. С гордым, каменно-официальным лицом, с рентгеном вместо глаз.

— Только честно, без балды: завёл кого-нибудь, на стороне?

До меня не сразу дошло, чего она от меня хочет. А когда, наконец, допёрло, то взбеленился я не на шутку.

— Дура! — рявкнул я.

Она пулей вылетела на кухню.

Надо же такое отмочить! Дура и есть дура. Такая чушь могла прийти в голову только бабе. Вот она, женская логика, лишь одно на уме: как бы мужичка её кто не увёл. Не знаю, но мне почему-то стало легче. Как-то даже отлегло от сердца, камень словно с души свалился. Я даже рассмеялся внутри себя — так, чтобы эта сумасбродка Светка не услышала. На судьбину свою горемычную с другого бока взглянул. Ну и что, кумекаю, тут такого? Ведь есть же, наверное, такие люди-феномены, которые капли в рот не берут — и ничего, живут, копошатся, житуху свою планируют, идут себе семимильными шагами к светлому будущему. Да и плюсы здесь имеются немалые: башка по утрам с похмелюги не трещит, экономия, опять-таки, внутрисемейного бюджета. В конце концов, живут же люди с одной ногой, и даже совсем без ног — и ничего, не тонут в этом дерьме, барахтаются, ищут свой смысл в жизни. Тоскливо, конечно, ощущать свою неполноценность, безногость свою убогую, однако зачем же комплексовать? Если же откровенно, без лабуды, то ноги-то отрезанные уж точно никогда не вырастут, а вот напасть моя, будь она неладна, может, потихоньку-то и рассосётся, рассеется. Глядишь, и снова в свою колею войду — рожу от спиртного воротить не буду.

А Светку обидел я зря. Зря, зря я шуганул свою жёнушку. Она, может, как лучше хотела, за мужика своего, можно сказать, переживает, вот и стопарик, в кои-то века, предложила, а я её, ненаглядную, взял, да мордой об стол: сиди, мол, и не рыпайся. Нет, нужно восстанавливать статус кво, и немедленно.

— Свет, а Свет! — гаркнул я на всю квартиру. — Подь сюда, разговор имеется.

Светка выдержала подобающую случаю паузу: не слишком короткую, чтобы не умалить чувство собственного достоинства в глазах мужа, и не слишком длинную, чтобы не заставлять меня ждать сверх меры — и, гордая, неприступная, высоко вздёрнув свой носик-маклёвку, выплыла из кухни. Ни дать, ни взять, королева английская!

— Свет, не сердись, это я сдуру полкана спустил, — повёл я свою дипломатию. — Понимаешь, с башкой у меня что-то стряслось: не могу пить, и всё тут! Тошнит меня от водки, понимаешь, худо мне. Вот и осерчал малость. Извини, а?

Светка, услыхав мою исповедь, заметно оттаяла.

— Что, сразу сказать не мог? — проворчала она беззлобно и внезапно улыбнулась. — Так-таки и не можешь? Совсем, ни капельки?