Тучи над страной Солнца - [54]

Брат Томас напряжённо всматривался в толпу, собравшуюся на пристани, за которой, похоже, располагалась главная площадь города. Смутное беспокойство не покидало его, но по привычке внимательно всматриваясь в свою душу, он не мог определить его истинной причины. Конечно, вид лучников, стоявших на крышах домов по периметру и по малейшей тревоге готовых пустить своё оружие в ход(а стрелы-то наверняка отравленные!), не мог не внушать некоторых опасений, но брат Томас успокаивал себя тем, что без приказа те стрелять всё равно не будут, а если всё пройдёт гладко, то такого приказа им не отдадут, хотя всем известно, что инки -- тираны, но всё-таки не безумцы. В конце концов, за свою богатую событиями жизнь ему не раз приходилось входить в дома, где неистово лаял и бесновался на цепи сторожевой пёс, а здесь по сути то же самое, только в другом масштабе. Нет, не в этом причина охватившего его смутного беспокойства. Сама толпа на пристани была какой-то ненормальной, неправильной, хотя в чём её неправильность, брат Томас не мог точно сказать. Конечно, одеты они были не по-европейски, и непривычного человека это могло бы удивить, но брат Томас побывал в разных странах, и для него это не было неожиданностью, наоборот, в чужой стране его скорее поразили бы европейские платья, которые, всё-таки, были у некоторых из местных женщин, видимо, у наиболее состоятельных. Больше поражала молчаливость и взгляды, в которых любопытство как будто проглядывало через пелену страха. Молчание не было гробовым, люди иногда перешёптывались о чём-то, но брату Томасу, привыкшему, что любой город встречает его шумом и гамом портовых рынков, эта тишина казалась странной и непривычной, хотя он прекрасно помнил, что рынков и торговли внутри государства инков нет. Чтобы поработить свой народ, тираны устроили дело так, что крестьяне, ремесленники и рыбаки отдавали всё, что они добыли, вырастили и создали на склады, принадлежащие инкам, а потом им для жизни выдавали оттуда столько, сколько инки считали нужным. Брат Томас знал также, что выдают инки своим подданным для жизни так мало, что те часто вынуждены есть траву и ходить в лохмотьях, за малейшую провинность паёк урезают настолько, что несчастный вынужден медленно умирать от голода, и никто не в силах ему помочь, поскольку неминуемо разделит его участь. Все эти злодейства красочно расписывались книгах, написанных беглецами из Тавантисуйю, и перед отъездом он всё это подробно изучил, однако люди в толпе были, как ни странно, одеты отнюдь не в лохмотья, да и не выглядели особенно истощёнными, хотя по большей части были стройны и худощавы. Если в любом европейском городе в толпе обязательно есть выпрашивающие милостыню нищие и там и сям шныряющие по толпе воры, но тут ничего подобного не было видно, ведь деньги в Тавантисуйю запрещены. Этот факт вызывал у брата Томаса беспокойство, ведь он не сможет раздавать здесь милостыню, хотя кинуть кому-нибудь из голодающих детей кусок хлеба наверное можно, но не навлечёт ли он этим на несчастного бедствие, едва ли не худшее чем голод? До чего же невыносима эта запуганность, страх, который каждый испытывает здесь с рождения! "Господи, освободи этих людей из-под власти тиранов, дабы они могли принять радостную весть о Тебе", - повторял про себя брат Томас, - "Помилуй и спаси их!". Так он молился и идя рядом с отцом Андреасом через расступившуюся толпу, образовавшую для прохода как будто ровный коридор(наверное, через такие коридоры обречённых ведут на казнь!), молился горячо и искренне, и так увлёкся своей молитвой, что почти не замечал происходящего вокруг, и лишь шёпот отца Андреаса, сообщившего, что их встречает сам Первый Инка Асеро, вернул его к действительности. Молясь, монах опускал голову вниз, но подняв глаза, брат Томас даже вздрогнул от изумления. По его представлениям, почёрпнутым из исторических сочинений, Сапа Инка должен был явится в паланкине и быть увешанным золотом больше любого епископа (всё-таки не зря дьявола зовут обезьяной Господа!), и совершенно не ожидал, что Инка будет на коне, а золота на нём было сравнительно немного. Если бы не царственное льяуту, головная повязка украшенная алыми с золотом кистями, то брат Томас никогда бы не догадался, кто перед ним. Брат Томас опять почувствовал себя сбитым с толку. Немало наслышанный о том, как у инков принято предаваться разврату и другим порокам, брат Томас был уверен, что такое непременно должно отразиться на лице у властителя, и потому ожидал увидеть что-то среднее между человеком и адским видением, которые иногда изображают художники, но ничего подобного не было видно. Если бы не следы оспы и не смуглость кожи, то брат Томас назвал бы его даже красивым, во всяком случае было в нём что-то, напоминающее о благородных рыцарях из старинных преданий. Брат Томас тщетно старался себя убедить, что это обман чувств, ибо всё рыцарское, всё прекрасное и благородное в конечном счёте имеет источником веру во Христа, и хотя и до сердец язычников порой доходит божественный свет, но перед ним Кровавый Тиран, способный отправить на казнь даже ближайшего родственника по чистой прихоти, закоренелый грешник, в душу которого едва ли может проникнуть мысль о покаянии. Но почему же это не выражается ни в хищной усмешке, ни в надменном взоре? И даже голос у него вроде приветливый. Неужели здесь, где нет христианских церквей, дьявол обретает такую силу, что даже такому изощрённому душеведцу как брат Томас невозможно раскусить его лицедейство без подсказки? Тем временем обмен дежурными приветствиями с отцом Андреасом закончился, и начался разговор по-существу. Первый Инка сказал: