Туарег 2 - [63]

– Никогда не думал, что меня обрадует появление стервятников! – воскликнул Механик. – Они мне всегда казались самыми противными существами на планете.

– Согласен, они такие и есть, но они исполняют очень конкретную миссию: очищают пустыню и оповещают ее обитателей… – Гасель закрыл лицо тканью. – А теперь я должен идти, – сказал он. – Мой брат уже очень много времени дежурит.

– А ты что, никогда не отдыхаешь?

– У меня еще будет время отдохнуть. Мы, кочевники, с детства привыкли пережидать подолгу непогоду, ничего не делая. Но в другое время нам приходится шагать днями и ночами.

– И вы никогда не теряете навыки?

– Теряем навыки? – повторил Гасель. – О нет. Не говори глупостей! В день, когда кочевник «потеряет навыки», его проглотит пустыня.

Не пустыня, а ночь почти мгновенно проглотила туарега. Он исчез так быстро, что у Бруно холодок пробежал по спине. Уж не владеют ли колдовством эти «синие люди»?

Ветер продолжал усиливаться.

Сидя у входа в пещеру, Бруно Серафиан вспоминал все, что случилось с того момента, как Алекс Фусетт вызвал его в свой кабинет.

Все пошло не так, как было предусмотрено, и Бруно, который не привык перед кем-то отчитываться за свои действия, знал, что сам виноват. Он спокойно и честно разложил по полочкам свои ошибки и в конце концов признал, что бо́льшая часть его жизни давно уже превратилась в фарс. Все знали его как человека жестокого – он и был таким. И вот теперь, слушая завывания ветра, он вынужден был признать, что его жесткость родилась от безнадежного стремления скрыть свои собственные слабости.

В один из дней своей далекой юности – этот день он всегда вспоминал с горечью – страх заставил его отреагировать с необычайной жестокостью. Потом это повторилось. А когда это происходит слишком часто, жестокость начинает казаться твердостью характера. И вот такое ложное представление о самом себе сопровождало его годы и годы.

Последние дни резко вернули его к действительности. Страх клубился в нем – страх перед пустыней, перед ветром, перед жутким одиночеством и перед смертью, чей мерзкий запах обволакивал горы, – и все, чего он боялся, было сильнее него.

Страх дал ему возможность понять, какова точная мера его способностей, и указал путь, по которому должно следовать в будущем, если он, Бруно Серафиан, хочет навсегда избавиться от своих страхов.

Прошло то время, когда ему нравилось быть Механиком, слухи о жестокости которого множились, настал час смириться и стать человеком спокойным и умиротворенным. Сказать по правде, он и был бы таким, если б не тот проклятый день в юности.

Самое худшее, что может произойти с человеком, – это не стать тем, кем он должен быть, а превратиться в игрушку судьбы, которая иногда похожа на ребенка, выдергивающего перья у канарейки.

По призванию армянин Бруно Серафиан должен был быть золотых дел мастером. Он мог бы создавать изящные вещицы, которые гарантировали бы ему восхищение и принесли богатство. Он жил бы в окружении прекрасных женщин, он считался бы уважаемым человеком. Однако судьба распорядилась так, что остановила его как раз у порога столь блестящего будущего.

Теперь уже было слишком поздно для возобновления пути, и он это знал.

Луна скрылась, ночь стала еще более непроглядной, и во мраке страхи Бруно обострились, заставляя думать, что завывание ветра становится невыносимым.

Все его надежды сосредоточились на том, чтобы увидеть поутру летающих стервятников.

* * *

Самолет кружил и кружил.

Внизу, в свете едва зардевшейся зари, висела желтая пелена, наталкивавшая на мысль, что пустыня превратилась в кукурузную кашу, из которой, будто черная горошина, выступала вершина скалистого массива.

– Проклятье! Ни хрена не видать! Что будем делать?

– Ждать… Что еще остается?

Один широкий облет.

Другой.

Еще несколько.

Собравшиеся внизу люди, с трудом дотащившиеся до места посадки, с тоской наблюдали за маневрами, осознавая, что, если пилот не захочет рисковать, они будут окончательно приговорены к самой жуткой из смертей.

У кого еще оставались силы, безнадежно махали руками:

– Сюда! Сюда!

Солнце начало набирать высоту.

Ветер не утихал.

Ветер всегда был и до скончания веков останется королем пустыни. Он заставляет двигаться дюны, и те погребают большие города и самые плодородные оазисы. А бывает, и наоборот – расчистит древние руины, о существовании которых никто и не знал.

Короли бывают капризными, ничего не поделаешь.

Им достаточно поднять палец вверх или опустить его, чтобы обозначить, будет человек жить или нет.

Сколько людей, сколько животных погибли в пустыне из-за ветра?

Никто не может подсчитать этого.

Лучи солнца ударили в кабину самолета, но, вопреки обыкновению, на само солнце можно было смотреть, так как грязная пелена, образованная миллионами песчинок, скрывала его, словно за плотной тучей.

– Это становится невыносимым.

Штурман едва заметно кивнул:

– Да, ты прав…

– Этим людям, видать, приходится нелегко.

– Нам придется еще хуже, если видимость не улучшится.

– Какого черта мы влезли в это дело?!

– Деньги, – коротко ответил штурман.

– Я бы сейчас сам заплатил, только бы не находиться в воздухе.

– А они, думаю, чтобы не находиться там. Ну, что будем делать?