Тщета: Собрание стихотворений - [47]

Шрифт
Интервал

О тех, об опаленных, об иных, –
То яблонь мира обирает цвет
Жестокий и невинный зверь – Поэт.
26.V.1937

«Он к нам слетел взорванным осколком…»

Л. Соловьеву
Он к нам слетел взорванным осколком
гранатным, взрывая нас,
не понимающих очень долго,
где правда – прежде или вот сейчас.
Но там, где стал он, там легло семя
жизни – прорастет, в срок взойдет
деревом, с которого – во время
мира – оберем цвет и плод.
Губы наши вспыхнут жаром цвета
багряной крови – в нас и в нем
одной. Глаза загорятся – это
они запылают его огнем.
И мы поймем, хотя бы и после
того, как переживем страх
разлуки с ним, что жизнь – вечно возле
него и нас, смертью смерть поправ.
2.VIII.1942

«Все потеряв, и бросив, и отринув…» (Екатерине — Михаилу)

Все потеряв, и бросив, и отринув,
покинув дом, и скинию, и склеп,
мы вышли ночью — несколько песчинок —
искать веками чаемый вертеп.
Пути к нему, смиряясь, волхв не знает,
о нем пастух, встречаяся, молчит.
Но вот гляди: с небес звезда двойная
льет синие и желтые лучи.
За ней, к нему. Но, затаив дыханье,
едва себе осмелимся сказать,
что светят нам в ее двойном сиянье
то светлые, то темные глаза.
Что здесь они тоскуют с нами рядом,
как мы — в дорожной тусклые пыли,
что там они взирают вечным взглядом
с высот небесных в глубину земли.
Что, может быть, как нам — они, кому-то
и мы — лучей таинственная быль,
А наше всё страдание и смута —
лишь звездная сияющая пыль.
Что в хороводе, легком точно воздух,
бескрайном, как весенние поля,
не различить нам — что глаза, что звезды,
не разобрать, где небо, где земля.
Что, наконец, не знаем лучшей доли,
как в небесах взойти на Млечный Мост —
и, обомлев от счастия и боли,
пролиться ливнем падающих звезд.
25.VI.1922

«Онегинская строфа»

Перестоявшись, киснет нектар,
Впрок солят только огурцы.
Давно и «Новь», и сам «Прожектор»
Простерли к Вам свои столбцы.
Вас извещает Тахо-Годи,
Что он к осенней непогоде,
Мечтой иль Павловым влеком,
Готов издать Ваш первый том.
А Вы — писанием «методик
И восхожденья» занялись,
Вы — наш arbiter и стилист,
Инструментатор и мелодик!
Вот так-то, чтя полезный труд,
Поэты улицу метут.
Но нет, земли ничтожный сор
Не затемнит правдивца взор,
Не заградит уста поэта
Чужой молвы бездушный толк —
Свой щедрый дар, свой вольный долг
Ты вспомнишь, данник Мусагета!
Уйдешь от ласковых долин,
Как ветер волен и один,
Туда, к пустынной горной келье,
Где буря правит новоселье.
И там увидишь землю ты
Такой покинутой и пленной —
Что к ней рванешься с высоты
Потоком песни солцепенной.

Рондо с кодой («Влача рифмованные цепи…»)

М.И. Слободскому
Влача рифмованные цепи,
я говорила — или нет:
о дне рождения на свет,
о дне рождения в Вертепе.
О дне, в который дикий стрепет
слетел к нам, — полевой поэт, —
влача рифмованные цепи,
я говорила — или нет?
Кто задирался много лет
в немом и безответном склепе
и вышел к нам — и в песни трепет
он преломляет тень и свет,
влача рифмованные цепи.
Освобожденному — привет,
новорожденному — в Вертепе.
4-17.VII. 1924.

«Пускай велит Вам разум разом…»

М.И. Слободскому
Пускай велит Вам разум разом
И дом, и город покидать:
Владивосток с Владикавказом
Сумеет сердце срифмовать.
Разлуки северная вьюга
Растает в памяти тепле.
Ах, все в гостях мы друг у друга,
И все мы гости на земле.
7.III.1928.

Рондо («Когда Вертепу Вы явились…»)

М.И. Слободскому
Когда Вертепу Вы явились,
Анчара острый иверень —
и Вашим чубом набекрень
и Вашим ямбом мы пленились.
Мы все стихами разразились,
кто бросив немощи, кто лень —
когда Вертепу Вы явились
Анчара острый иверень.
С тех пор, что год — разлуки тень:
поразбрелись, переженились…
Но уцелевшие решились
стихами вечно славить день,
когда Вертепу Вы явились.

КАК ОНО БЫЛО

М.И. Слободскому
Да, вечер был, скажу без лести,
достоин всяческих похвал.
Е. Редин, как "невольник чести",
гостей радушно принимал:
На примусе варил картошу,
селедю чистил, резал лук,
и рифм городил горожу,
и уж конечно — клюк да клюк.
А. Кочетков с большим талантом
литровку под полой припер —
а после резвым Росинантом
до света бегал в коридор.
Грустна (в кармане ни динара)
была Меркурьева сама,
без памяти от Сан-Бернара
и от Хохлова без ума.
Но вовсе не сова Минервы
их провожала до угла, —
а Ваша тень, пугая нервы,
в трусах и майке рядом шла.
Ворчала эта тень (без ссор Вы
подпишетесь, пролив слезу):
«В дым, в доску — пропасти и прорвы!
А я вот — ни в одном глазу».
Но не скорбите, — толку в том нет,
а тяпайте — пора давно
сюда, где любят Вас и помнят,
где ждут Вас рифма и вино.
24.V.1934

«Вертепу»

Лихой порою, в черный год
разрыва уз и скреп —
в изломе гор, у спада вод
явлен был нам Вертеп:
простая бедная нора,
холодный темный склеп.
Но с братом брат, с сестрой сестра
спешат, спешат в Вертеп.
И свят не свят, и рад не рад —
идут — и зряч, и слеп,
с сестрой сестра и с братом брат
в ночи искать Вертеп.
Неверен шаг, безвестен путь,
но чаем, люб и леп,
но где-нибудь, но кто-нибудь
провалится в Вертеп.

«Легенда, созданная раз…»

Е. Редину
Легенда, созданная раз,
Останется творимой вечно.
В тоске ли, в радости беспечной
Творим легенды тайный сказ.
Для новых уст, для новых глаз
Меняя облик бесконечно,
Легенда, созданная раз,
Останется творимой вечно.
Буди восторг волною встречной,
И если истинный алмаз
Ты временам восставший: Аз
Есмь Поэт, — Дорогой Млечной

Рекомендуем почитать
Морозные узоры

Борис Садовской (1881-1952) — заметная фигура в истории литературы Серебряного века. До революции у него вышло 12 книг — поэзии, прозы, критических и полемических статей, исследовательских работ о русских поэтах. После 20-х гг. писательская судьба покрыта завесой. От расправы его уберегло забвение: никто не подозревал, что поэт жив.Настоящее издание включает в себя более 400 стихотворения, публикуются несобранные и неизданные стихи из частных архивов и дореволюционной периодики. Большой интерес представляют страницы биографии Садовского, впервые воссозданные на материале архива О.Г Шереметевой.В электронной версии дополнительно присутствуют стихотворения по непонятным причинам не вошедшие в  данное бумажное издание.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.