Тщета: Собрание стихотворений - [21]

Шрифт
Интервал

Мне на сердце они клеймо потерь.
Я не прощала бросившим на горе,
Я провожала в гневе и укоре.
Где все слова – земные преломленья
Пленительных, стремительных лучей? –
Те, верные – обида искаженья.
Те, светлые – тоска слепых ночей,
Те, гордые – позора униженье,
Те, тайные — хранилища ключей?
Словами землю, небо, море мерьте,
Но не коснитесь риз Любви и Смерти.
И все-таки, соблазн великий в слове,
Большая правда, истинная власть.
Оно кует и плавит цепь условий,
Оно родит и убивает страсть,
Оно велит у смертных изголовий
К последнему созвучию припасть,
И только в нем, о, только в нем – дано нам
Небесному служить земным каноном.
Cor Ardens – Пламенеющее Сердце.
Закрыв глаза, чуть трону: смертью – смерть.
Cor Ardens – чаша крови страстотерпца,
Распятием растерзанная твердь.
Cor Ardens – двуединость слитных терций,
Креста из роз обугленная жердь.
Cor Ardens – отгорело «Без возврата»,
И «Неразлучно» стало у заката.
Благословен пославший нам горенье,
Благословен, кто нам помог сгореть.
За все слова в безмерном приближенье,
За «причаститься» вместо «умереть»,
За все – верней всего – недостиженья,
За колокола треснувшую медь,
За то, что сам отверг он искушенье
Последнее и высшее – забвенье.
Что может дать надломленная лира
Тому, кто ведал тайная Даров?
Вот – холод рук, коснувшихся потира,
Вот – пламя глаз, увидевших покров,
И слова цвет – хвалитная стихира,
И сердца свет – к соцветию стихов –
Ему, чей голос вестью был созвездной
О розе – ране смертной и воскресной.
21.XI.1917

АСПЕКТ КОМИЧЕСКИЙ

Сквозь абажур струясь зеленый,
Приятный свет ласкает взор.
Хозяин, чинно благосклонный,
Ведет свободный разговор.
Иного мира зарубежник,
Чудесный гость с иных планет,
Он в православии – мятежник,
И в философии – поэт.
Склонясь над списками, читает
Мои корявые стихи,
И отпускная покрывает
Эпитрахиль мои грехи.
Он вяжет нить цитат и ссылок
Метафизическим узлом
«Трансцендентальных предпосылок»
И ноуменальных аксиом.
Единым свяжет пересказом
Ученых книжек сотни две,
И вот – заходит ум за разум
В моей немудрой голове.
В порывах страха безотчетных
Не раз помянут царь Давид.
– «За что ты мучаешь животных?» –
Покорный взгляд мой говорит.
Но подан ужин. Я немею,
И тщетно время стерегу,
И отказаться не умею,
И оставаться не могу.
Что делать смертным? участь нашу
Мы можем только претерпеть –
И прозаическую кашу
Вкусить, как божескую снедь.
Слились в узор платков ковровых
И сердца стук, и бой часов,
И лиц черты, знакомо новых,
И звуки чуждых голосов.
И я вздыхаю в думе праздной:
О, слишком много красоты –
Как хорошо с хозяйкой грязной
Браниться дома у плиты.
Не для меня высот Парнаса
Неомраченный небосвод.
И благо, что закрыта Лхаса
Для богомольцев круглый год.
Мы все у прошлого во власти,
И плен скрывать – напрасный труд –
Географических пристрастий,
Теософических причуд.
И всем нам свойственно при виде
Снежинок – думать о листве,
Мечтать в Москве об Атлантиде,
Как на Кавказе – о Москве.
И, всё чуждаяся фавора
Из этих рук – не мне, не мне, –
Я буду помнить свет Фавора
В моем завешенном окне.
20.XI.1917

АСПЕКТ ЛЮЦИФЕРИЧЕСКИЙ

И кто-то странный по дороге

К нам пристает и говорит

О жертвенном, о мертвом Боге.

Cor Ardens I

Введение во круг

Простым и неискусным ладом
Вечерних повестей начать –
О том, как были двое рядом
В одном, соблазн и благодать.
О том, что умноженьем скорби
Равно познанье бытию,
Что верно сердце четкой орбе
Своей – стальному лезвею.
О том, что песен зеркалами
Все зеркала повторены,
Что стали дни – ночными снами,
И стали днями — ночи сны.
Что больше лик свой жизнь не прячет,
Как сон, как призрак промелькнув –
И улыбается, и плачет,
Очаровав и обманув.
О том, кто, дав дыханье мертвой,
Испепелил живую ткань –
Быть может, божескою жертвой,
Быть может, в дьявольскую дань.

Бред I-й

Не хочет быть связным,
Явственным миф мой,
Размеренно сказанным
Невольницей-рифмой.
Себе созвучный,
Нескладный, бесчинный,
Замучен, скрученный
Извилиной змеиной.
Язвит ужаленное –
Занозой, не стигмой –
Сверлит кандальное
Железо стих мой.
И этим – изломанным
Прикоснуться – ржавым,
Зазубренным, темным –
К светам, державам?
Ущерб, неуверенность –
В полноем свершений?
Своя соразмерность
Всех искажений.

Соблазн II

Сны мои, мои ночи –
Темные, вещие.
Ярче видны, зорче
Твари и вещи.
Тот свет, тот зерцальный
Вечером, утром –
Славим, опечалены,
Печальным и мудрым.
Тот зов, тот нездешний
Из-за плена решетки –
Слышим, утешены,
Утешным, кротким.
Видим сердце, что сетью
Уловляет наше –
Виноградной ветвью,
Жертвенной чашей.
Тот Лик, тот восставший –
Он, как мы, особенный,
Прекрасный, отпавший,
«Во всем подобный».
Кем-то сказано –
Бежать чарованья
Великого соблазна –
Великого знанья.

Сон III

Сны мои, мои бреды,
Вещие, тайные –
Мнитесь, поведав
Бывшее – чаянным.
Кто дал на руки
Слово – держать крепко?
Слово – огонь жаркий,
Пальцы – из воска слепки.
Слово мной обронено,
Землею спрятано.
Было огонь оно,
Стало клад оно.
Выну ль из-под спуда
Утаенное?
Что оно, что? чудо?
Солнца, ночи ли тайна?
Жертва? страдание?
Милость? истина?
Не те названия,
Всякое ненавистно.
С тех пор в напасти я
Ищу потерянное
Мое слово власти,
Мое верное.

Такт смежный

Сны мои, мои песни –
Тление, таянье –
Нет вас безвестней,
Нет отчаяннее.
Кто дал на руки
Книгу цветнолистую?
Страницы яркие
Излистываю.
Что буква встречная –

Рекомендуем почитать
Морозные узоры

Борис Садовской (1881-1952) — заметная фигура в истории литературы Серебряного века. До революции у него вышло 12 книг — поэзии, прозы, критических и полемических статей, исследовательских работ о русских поэтах. После 20-х гг. писательская судьба покрыта завесой. От расправы его уберегло забвение: никто не подозревал, что поэт жив.Настоящее издание включает в себя более 400 стихотворения, публикуются несобранные и неизданные стихи из частных архивов и дореволюционной периодики. Большой интерес представляют страницы биографии Садовского, впервые воссозданные на материале архива О.Г Шереметевой.В электронной версии дополнительно присутствуют стихотворения по непонятным причинам не вошедшие в  данное бумажное издание.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.