Труды и дни мистера Норриса. Прощай, Берлин - [5]
Рейнвейн был подан и оказался превыше всяческих похвал. Такого славного рейнвейна мистер Норрис, по его словам, не пробовал с тех пор, как обедал в прошлом году со шведским посланником в Вене. А еще были почки, его излюбленное блюдо.
– Надо же, – с видимым удовольствием заметил он, – а я, оказывается, всерьез проголодался… Если хотите попробовать настоящие почки, езжайте в Будапешт. Для меня это было просто откровением… Надо сказать, эти тоже приготовлены превосходно. Вы со мной согласны? Поистине превосходно. Поначалу мне показалось, что я распробовал этот противный красный перец, но, видимо, просто разыгралось воображение. – Он подозвал официанта:
– Вы не могли бы передать шефу мое искреннее восхищение и сказать, что с таким изумительным обедом его можно только поздравить? Благодарю вас. А теперь принесите-ка мне сигару.
Принесенные сигары долго обнюхивались и взвешивались между большим и средним пальцем. Наконец мистер Норрис выбрал самую крупную на всем подносе:
– Как, дорогой мой мальчик, вы не курите сигар? Нет, вы положительно должны попробовать. Ну что ж, может быть, вам в таком случае свойственны какие-то другие пороки?
К этому времени он пребывал уже в самом радужном расположении духа.
– Надо заметить, чем старше я становлюсь, тем больше ценю маленькие радости жизни. Я уже давно взял себе за правило путешествовать исключительно первым классом. Стоит того. С вами здесь обращаются с куда большей предупредительностью. Взять хотя бы сегодняшний день. Если бы я не сидел в купе третьего класса, им бы и в голову не пришло меня потревожить. Вот вам немецкий чиновник, от и до. «Нация офицеров запаса» – кажется, так их кто-то назвал? Прямо-таки не в бровь, а в глаз! До чего же верно…
Потом какое-то время мистер Норрис молча ковырял в зубах.
– Мое поколение привыкло воспринимать роскошь с эстетической точки зрения. Однако после войны люди как-то изменили свое к ней отношение. Теперь по большей части роскошь стала просто вопиющей. Удовольствия вкушаются примитивно, грубо. Вы не находите? Порой и сам начинаешь ощущать некоторое чувство вины: столько кругом страданий, опять же безработица. В Берлине в этом отношении очень худо. Очень… впрочем, вы и сами наверняка все знаете. Я, со своей стороны, делаю, конечно, все, что могу, но это же капля в море. – Мистер Норрис вздохнул и дотронулся губами до салфетки. – А мы здесь с вами купаемся в роскоши. Сторонники общественных реформ, вне всякого сомнения, нас бы за это осудили. Но тем не менее, если подумать, не пользуйся люди вагоном-рестораном, весь здешний обслуживающий персонал тоже вынужден был бы жить на пособие по безработице… Боже, боже мой. Жизнь в наши дни – такая сложная штука.
Расстались мы на вокзале Цоо. Мистер Норрис долго держал мою руку, невзирая на толкотню прибывших с нашим поездом пассажиров.
– Auf Wiedersehen, дорогой мой мальчик. Auf Wiedersehen. Прощаться не стану, потому что надеюсь увидеться с вами в самом ближайшем будущем. Все те маленькие неудобства, которые мне пришлось пережить в этой ужасной поездке, с лихвой компенсированы величайшим удовольствием от знакомства с вами. А теперь скажите, не согласились бы вы выпить со мной чаю, у меня на квартире, где-нибудь на этой неделе? Что, если в субботу? Вот моя карточка. Пожалуйста, не откажите.
Я пообещал, что приду.
Глава вторая
В квартире у мистера Норриса были две парадные двери. И стояли они бок о бок. В обеих были проделаны маленькие круглые глазки, и на обеих красовались отполированные до блеска ручки и медные таблички. На левой табличке было выгравировано: Артур Норрис. Частная квартира. На правой: Артур Норрис. Экспорт и импорт.
После секундной нерешительности я нажал на кнопку у левой двери. Звонок прозвучал неожиданно резко и громко; его наверняка нельзя было не услышать даже в самой отдаленной части квартиры. И тем не менее ничего не произошло. За исключением самого звонка, я не услышал изнутри ни звука. Я как раз собирался нажать на кнопку еще раз, когда вдруг заметил, что кто-то смотрит на меня через дверной глазок. Было ясно, что наблюдают за мной уже не первые две секунды. Я растерялся и совершенно не знал, что мне делать дальше – не то поиграть с глазком в гляделки, не то просто-напросто сделать вид, что ничего не заметил. Я с нарочитым видом принялся разглядывать потолок, пол, стены; затем, как бы невзначай, пробежался взглядом по двери, чтобы убедиться, что глаз исчез. Ничего подобного. Разозлившись, я повернулся к двери спиной. Прошла минута, не меньше.
Потом наконец щелкнул замок, и я обернулся – но открылась не левая дверь, а правая, Экспорт и импорт. На пороге стоял молодой человек.
– Могу я видеть мистера Норриса? – спросил я.
Молодой человек окинул меня подозрительным взглядом. Глаза у него были водянистого светло-желтого цвета и прыщавая, похожая на вчерашнюю кашу, кожа. Голова была большая и круглая, и она как-то не слишком удачно сидела на его невысоком полном теле. На нем была элегантная пиджачная пара и лакированные туфли. На вид он мне совершенно не понравился.
– Вам назначено?
– Так точно, – сказал я тоном как нельзя более резким.
Роман «Одинокий мужчина», впервые опубликованный в 1964 году и экранизированный в 2009-м Томом Фордом (с Колином Фертом в главной роли), – одно из самых известных произведений Ишервуда. Один день из жизни немолодого университетского профессора, недавно потерявшего самого близкого человека и теперь не знающего, как и зачем жить дальше. Он постоянно окружен людьми – людьми, которые, пожалуй, даже любят его и уж точно стараются понять и поддержать. Но их благие намерения лишь заставляют его сильнее чувствовать свое абсолютное одиночество.
Роман под этим названием (1939) — неизвестная русскоязычному читателю страница классики английской литературы, наделавшая в 30–40-х годах немало шума благодаря творческим новациям и откровенности, с какой автор, один из представителей «потерянного поколения», повествовал о нравах берлинской (и, шире, западноевропейской) художественной богемы. Близкая к форме киносценария импрессионистическая проза К. Ишервуда запечатлела грозовую действительность эпохи прихода Гитлера к власти: растерянность интеллигенции, еврейские погромы, эпатирующую свободу нравов, включая однополые любовные связи, — со смелостью, неслыханной ни в английской, ни в американской литературе того времени.
Обаяние произведений Кристофера Ишервуда кроется в неповторимом сплаве прихотливой художественной фантазии, изысканного литературного стиля, причудливо сложившихся, зачастую болезненных обстоятельств личной судьбы и активного неприятия фашизма.
Четыре места – Бремен, греческие острова, Лондон, Калифорния. Четыре эпохи – буйные двадцатые, странное начало тридцатых, с их философскими исканиями, нервный конец тридцатых, когда в воздухе уже пахнет страшнейшей из войн в истории человечества, и лихорадочное предвоенное американское веселье начала сороковых. Четыре истории о том, как «духовный турист» – рассказчик Кристофер Ишервуд – находится в поисках нового образа жизни и лучшего будущего, встречая на своем жизненном пути совершенно разных людей. А все вместе – впервые опубликованный в 1962 году роман «Там, в гостях».
Обаяние произведений Кристофера Ишервуда кроется в неповторимом сплаве прихотливой художественной фантазии, изысканного литературного стиля, причудливо сложившихся, зачастую болезненных обстоятельств личной судьбы и активного неприятия фашизма.
Видный английский писатель Кристофер Ишервуд (1904-1986) представлен романом "Мемориал. Семейный портрет". Три поколения английского семейства, 20-е годы прошлого столетия. Трагедия "Потерянного поколения" и конфликт отцов и детей осложнены гомосексуальной проблематикой. Перевод С английского Елены Суриц.
Фрэнклин Шоу попал в автомобильную аварию и очнулся на больничной койке, не в состоянии вспомнить ни пережитую катастрофу, ни людей вокруг себя, ни детали собственной биографии. Но постепенно память возвращается и все, казалось бы, встает на свои места: он работает в семейной юридической компании, вот его жена, братья, коллеги… Но Фрэнка не покидает ощущение: что — то в его жизни пошло не так. Причем еще до происшествия на дороге. Когда память восстанавливается полностью, он оказывается перед выбором — продолжать жить, как живется, или попробовать все изменить.
Эта книга о тех, чью профессию можно отнести к числу древнейших. Хранители огня, воды и священных рощ, дворцовые стражники, часовые и сторожа — все эти фигуры присутствуют на дороге Истории. У охранников всех времен общее одно — они всегда лишь только спутники, их место — быть рядом, их роль — хранить, оберегать и защищать нечто более существенное, значительное и ценное, чем они сами. Охранники не тут и не там… Они между двух миров — между властью и народом, рядом с властью, но только у ее дверей, а дальше путь заказан.
Тайна Пермского треугольника притягивает к себе разных людей: искателей приключений, любителей всего таинственного и непознанного и просто энтузиастов. Два москвича Семён и Алексей едут в аномальную зону, где их ожидают встречи с необычным и интересными людьми. А может быть, им суждено разгадать тайну аномалии. Содержит нецензурную брань.
Шлёпик всегда был верным псом. Когда его товарищ-человек, майор Торкильдсен, умирает, Шлёпик и фру Торкильдсен остаются одни. Шлёпик оплакивает майора, утешаясь горами вкуснятины, а фру Торкильдсен – мегалитрами «драконовой воды». Прежде они относились друг к дружке с сомнением, но теперь быстро находят общий язык. И общую тему. Таковой неожиданно оказывается экспедиция Руаля Амундсена на Южный полюс, во главе которой, разумеется, стояли вовсе не люди, а отважные собаки, люди лишь присвоили себе их победу.
Новелла, написанная Алексеем Сальниковым специально для журнала «Искусство кино». Опубликована в выпуске № 11/12 2018 г.
Саманта – студентка претенциозного Университета Уоррена. Она предпочитает свое темное воображение обществу большинства людей и презирает однокурсниц – богатых и невыносимо кукольных девушек, называющих друг друга Зайками. Все меняется, когда она получает от них приглашение на вечеринку и необъяснимым образом не может отказаться. Саманта все глубже погружается в сладкий и зловещий мир Заек, и вот уже их тайны – ее тайны. «Зайка» – завораживающий и дерзкий роман о неравенстве и одиночестве, дружбе и желании, фантастической и ужасной силе воображения, о самой природе творчества.
В сборник «Вернувшиеся» вошли три пьесы Хенрика (Генрика) Ибсена: «Столпы общества» (1877 г.), «Кукольный дом» (1879 г.) и «Привидения» (1881 г.) в новом, великолепном переводе Ольги Дробот.
Граф Фабио Романи, которого все считают одной из жертв эпидемии холеры, бушевавшей в Неаполе в конце XIX века, «воскресает из мертвых»… Однако, возвратившись домой, он с ужасом понимает: там его никто не ждет… Красавица жена Нина и лучший друг Гвидо, давно состоявшие в тайной связи, планируют свадьбу и считают дни до окончания траура. Потрясенный предательством до глубины души, граф Романи бросает вызов судьбе и решает посвятить свою жизнь изощренной мести… И для начала он выдает себя за другого человека, чтобы вновь завоевать любовь Нины, дружбу Гвидо и уважение в обществе…
Англия. Родина Чарлза Дарвина, Уинстона Черчилля, Олдоса Хаксли… Англичане. Вежливы и законопослушны, всегда встают на защиту слабого, но верны феодальным традициям и предвзято относятся к иностранной кухне… Они нетерпимы к насилию, но при этом не видят ничего плохого в традиционных телесных наказаниях… Английский характер, сама Англия и произведения выдающихся ее умов – Редьярда Киплинга, Т.С. Элиота, Чарлза Диккенса, Генри Миллера – под пристальным вниманием Джорджа Оруэлла! Когда-то эти эссе, неизменно оригинальные, всегда очень личные, бурно обсуждались в английской прессе и обществе.
Немногие знают, что сэр Артур Конан Дойл считается одним из классиков литературы ужасов. Его мистические рассказы с непредсказуемыми развязками невозможно отложить, не дочитав до последней страницы: герои сталкиваются с таинственными ситуациями, где самые обычные предметы предвещают несчастья и смерть, а главное – оказываются лицом к лицу с самым жутким кошмаром, от которого нельзя ни убежать, ни спрятаться, – с собственным страхом.