Трудный рейс Алибалы - [8]

Вспомнив про дастан, Алибала подумал и о том, что уже не один десяток лет не брал в руки книгу и все, что он прочел за свою жизнь, прочел до окончания семилетки. Правда, он помнил все, что читал, словно с тех пор и не прошло сорока пяти лет.

Поезд стремительно пронесся мимо залитой огнями станции. Открывать дверь не имело смысла — никто тут не сходил, все места по-прежнему заняты.

В конце вагона показался высокий густоволосый мужчина с жиденькой черной бородкой.

— Не найдется ли у вас немного воды?

— Вода есть.

Алибала встал, сполоснул чистый стакан, налил воды.

— Пожалуйста.

— Спасибо. Мне много не надо, только лекарство запить.

— Можно отлить, можно добавить, вода, слава богу, есть.

У пассажира была небольшая склянка с лекарством, он накапал из нее в стакан сколько-то капель, разболтал, выпил. По запаху лекарства Алибала догадался, что это сердечное. Пассажир вернул стакан, поблагодарил и, глубоко дыша, стал в простенке между двумя окнами.

— Если вам плохо, я вызову врача. Да, может, и среди пассажиров найдется врач.

— Не надо беспокоиться. — Пассажир был растрогал вниманием и заботой проводника. — У меня такое бывает, по ночам; если вовремя приму лекарство, все проходит.

Алибала пододвинул пассажиру раскладную лесенку, на которой сидел до этого:

— Садитесь.

Вчера во время посадки Алибала обратил внимание на этого пассажира, который так резко отличался от остальных; несмотря на бородку и усы, по блеску его больших черных глаз Алибала решил, что он еще молод пожалуй, ему нет и сорока лет. И сейчас, все еще слыша резкий запах валокордина, он подумал о пассажире: «Бедняга, наверное, тяжело болел, едет в Москву к столичным врачам».

За время службы на этой дороге он часто встречал тяжело больных пассажиров; одни, поправившись, возвращались из Москвы обратно, веселые, жизнерадостные, другие, наоборот, ехали подавленные, молчаливые, и было яснее ясного, что никакие врачи и никакие лекарства их уже не могут спасти.

— Вы лечиться едете? — осторожно спросил Алибала, совершенно уверенный, что бородатый ответит ему «да».

Тот отрицательно качнул головой.

Так по какому же делу едет в Москву этот пассажир с больным сердцем? Болеть, ехать в город, где живут прославленные профессора, и не стремиться показаться им?

Бородатый, словно отвечая на недоумение Алибалы, сказал:

— Сердце давно меня беспокоит. И всегда неожиданно и не к месту дает о себе знать. У кого я только не побывал! Кардиологи Баку и Москвы сделали все, что в их силах, — благодаря им и живу до сих пор. Я ведь перенес тяжелый инфаркт, был на краю смерти, — он провел рукой по бородке. — Но, поверите ли, лишний раз заявиться к докторам не могу себя заставить. Сейчас вот еду в Москву, на пленум… пленум Советского комитета защиты мира, я член комитета. Очень важные вопросы будут обсуждаться, иначе я не поехал бы в таком состоянии.

— Правильно делаете, что едете. Сейчас нет дела важнее, чем защита мира и безопасности народов. — Алибала кивнул головой в сторону запада. — Тамошние сукины сыны не дают людям жить спокойно, заниматься своими делами. Сидят на мешках с золотом, и все им мало. Это уж так: сытая лошадь всегда лягается.

Алибала понимал, что не всякого избирают в Советский комитет защиты мира. И вызывают в Москву на такое важное совещание. По виду бородатый не был похож на рабочего или колхозника, скорее всего — интеллигент. «Интересно, чем он занимается?» Алибала набрался смелости и спросил:

— Извините, кто вы по профессии?

Лекарство, принятое пассажиром, видимо, оказало свое действие: боль отпустила, морщины, изрезавшие лицо бородатого, разгладились, дыхание стало ровным. И, ничуть не удивившись вопросу, пассажир спокойно ответил:

— Я историк. Занимаюсь вопросами истории исламской религии. Изучаю ее распространение в Азербайджане.

— Попросту говоря, вы ученый молла? — спросил Алибала и быстро поправился:- Что такое рядовой молла? Я хочу сказать — шейх?

Пассажир улыбнулся:

— Нет, я не шейх. Но занимаюсь научной работой. Изучаю вопросы религии.

«Значит, вы ахунд?» — хотел сказать Алибала, но, подумав, промолчал. Кто же станет теперь заниматься вопросами истории религии, если не люди духовного звания? Конечно, этот человек тоже из духовенства, только стесняется в этом признаться. Сейчас ведь по пальцам можно пересчитать молодых, образованных людей, пополняющих редеющие ряды духовенства.

В старом квартале, в центре города, где до переселения в микрорайон жил Алибала, была мечеть, а напротив нее — баня. Обе построил ахунд, и в народе их так и называли-«мечеть ахунда», «баня ахунда». Ахунд этот очень смутно вспоминался Алибале. Это был седой старик в черной сутане, в бухарской шапке, которую он никогда, кажется, не снимал. Люди, встречая его, почтительно раскланивались. Говорили, что ахунд получил образование где-то за границей, что он ученый человек, не чета другим ахундам и моллам, во всем хорошо разбирается.

— Уважаемый ахунд-ага… — невольно проговорил Алибала, обращаясь к пассажиру, но тот вежливо его поправил:

— Да не доведется мне перебивать вас на свадьбе, но я не ахунд. Мое имя Мовсум, и я обычный человек.